Конечно, не о таком, минутном лежании во ржи мечтал поэт Янка Брыль (то что он пишет прозу, не имеет значения), конечно, это было эрзацлежание во ржи, суррогат. Однако суррогатными были лишь наши обстоятельства, а рожь была настоящая, и утро было настоящее, и жаворонок над нами (один на всех нас троих) был самый подлинный, неподдельный жаворонок.
Рожь доказала нам свою власть и силу. Вечером, подъезжая к Минску, стали вспоминать весь проделанный путь — замки, озера, реки, города, деревни, костелы, склепы, рестораны…
— Объявляется конкурс. Давайте оценим по нашей шкале не километры, а отдельные эпизоды путешествия. Что поставим на первое место?
— Рожь! — воскликнули мои друзья. — Рожь, лежание во ржи и песню жаворонка над нами.
— Цена?
— Сто рублей!
На втором месте оказалось озеро Свитязь.
* * *
БОРАХВОСТОВ
«Копаясь в старых записных книжках эпохи своего студенчества, случайно наткнулся на высказывания Лукреция о травах. Посылаю, может, сгодится.
Кроме того, почему распускается роза весною.
Летом же зреют хлеба, виноградные осенью гроздья?
Не иначе как потому, что
Когда в свое время сольются
Определенных вещей семена
(Лукреций, О природе вещей. Перевод, конечно, хреновый,
хотя издание «Академии»).
Без дождей ежегодных в известную пору
Радостных почва плодов приносить никогда не
смогла бы,
Да и природа живых созданий, корму лишивши,
Род умножать свой и жизнь обеспечить была бы не
в силах
(Там же).
В самом начале травой всевозможной
и зеленью свежей
Всюду покрылась земля изобильно,
холмы и равнины,
Зазвенели луга, сверкая цветущим покровом
(Там же, стр. 327, Изд. Ак. наук СССР, 1946).
«Володя!
Я сейчас занимаюсь «повторением пройденного». Перечитываю свои записные книжки. В них я наткнулся еще на античную траву. Правда, не такую древнюю, как у Лукреция. Но все же! Это — Овидий. Вот что он написал в своих буколиках и георгиках:
Мальчик прекрасный, сюда! О, приди!
Тебе лилии в полных
Нимфы корзинах несут, для тебя
белоснежной наядой
Бледных фиалок цветы и высокие сорваны маки,
Соединен и нарцисс с анисовым цветом душистым
(Овидий, Сельские поэмы, Изд-во «Академия», 1933, стр. 28. «Фиалок цветы» — перевод не ахти, но это не я, а Шервинский).
Травы, что мягче, чем сон, и
источники, скрытые мхом,
И осенивший редкою тенью зеленый кустарник,
Вы защитите от зноя стада
(Там же, стр. 49).
Высохло поле. Трава, умирая от
порчи воздушной
Жаждет…
(Там же).
Прежде всего, выбирай для пчел жилище и место,
Что недоступно ветрам (затем, что препятствуют ветры
Пищу к дому нести), где ни овцы, ни козы-бодалки
Скоком цветов не сомнут, где корова, бредущая полем,
Утром росы не стряхнет и поднявшихся трав не притопчет
(Там же, стр. 119).
Этот мой интерес к травам объясняется тем, что в 1918–1919 годах я был пастухом у нас под Царицыном-Сталинградом-Волгоградом. Получив высшее образование, я решил узнать, как интеллигенция называет травы, которые я видел и которые щипала моя скотина.
Еще немного античности.
Спорить давай, кто скорей: сорняки
из души я исторгну,
Иль же ты — из полей, и кто чище:
Гораций иль поле?
(Квинт Гораций Фланк. Полное собрание сочинений, Изд-во «Академия», 1936, стр. 307).
Вот пасут пастухи жирных овец стада,
Лежа в мягкой траве, тешат свирелью слух
(Там же, стр. 163).
Вот в чем желания были мои, необширное поле,
Садик, от дома вблизи непрерывно текущий источник.
К этому — лес небольшой