— Садись, барышня, прокачу.
Оля покраснела: ее впервые назвали барышней.
У ворот обширного здания, стоявшего при входе в шахту, стоял седобородый дозорный.
— Куда? — сердито остановил он.
— Обед принесла.
— Кому?
— Жигареву.
— Сидору?
— Да.
— Сладко кормите, часто таскаете... Обожди... Посиди вот здесь.
Дозорный показал на полуразрушенную скамейку. Неподалеку зияло квадратное отверстие шахты, огороженное железными перилами. К нему протянулись четыре стальных троса. Оля подошла к отверстию и заглянула вниз. Тросы уходили вглубь и терялись во тьме. Каждый раз, когда Оля заглядывала в эту черную бездну, ее неодолимо тянуло вниз.
— Уйди, уйди от шахты,— беспокойно крикнул дозорный, — сунешься еще, отвечай за тебя...
— А мне, дедушка, нельзя туда?
— Куда-а?
— А в гору.
— А зачем тебе туда в гору?
— Посмотреть.
— Нельзя,— коротко сказал старик и отвернулся. Потом, не глядя на нее, проговорил: — вот клеть поднимется, и отправим обед, а там передадут.
Прошло несколько минут, клеть не поднималась. Дозорный несколько раз подходил к отверстию, заглядывал в него, смотрел на часы, садился. Подождав немного, снова лениво вставал, ходил по площадке возле отверстия, снова садился, покряхтывал.
— А ты как ему будешь? — неожиданно спросил он Девочку, не смотря на нее.
Оля замялась. Она не знала, что ответить.
— Я... Я у него живу...
— Как? B няньках, что ли?
— Нет.
— Ну, а как? Приемышем, что ли?
— Приемышем,—с запинкой сказала Оля.
Старик насмешливо хмыкнул.
— С полюбовницей живет, да еще приемыша взял.
Закинув руки назад, он прошел к отверстию шахты.
Оля нахмурила брови и сказала, вся вспыхнув:
— А вам, дедушка, по-моему, совсем нет дела совать свой нос в чужие дела.
— Эх, какая сердитая, а? От горшка два вершка, а какая уж дерзкая... Какой, ведь, нонче народ пошел,— ворчал старик,— ему слово, а он пять да шесть, да еще есть.
Оля отвернулась и замолчала.
Прошло около получаса, клеть не поднималась. Возвратились порожние вагонетки. Старик стал беспокоиться. Он то и дело подходил к отверстию, прислушивался и, наконец, махнув рукой, зашел в стеклянную конторку, отгороженную в углу. Трескучий звонок, похожий на звонок будильника, несколько раз прозвучал в конторке, и старик стал разговаривать с кем-то невидимым.
— Не дают?.. Что?.. Что?! Где!! — тревожно вскричал старик.— В седьмом штреке?.. Но-о-о!. Да как это вышло?... Прекратили работы?.. Но-о-о!.. Что-что?.. Бастовку?.. Но-о-о!..
В здание поспешно вошел высокий светлорусый человек в золотых очках. Он скользнул взглядом серых испуганных глаз по Оле и быстро прошел в конторку. Снова затрещал звонок. В дверях показался знакомый Оле подросток.
— Мирон Ефимыч, скоро интерес подадут? — спросил он, когда дозорный вышел из конторки.
— Не подадут... Долго... беда там стряслась.
— Какая?
— Ну, тебе дела до этого нет. Молод еще свой нос совать, куда не следует... Айда, проваливай...
Старик посмотрел на Олю, что-то хотел сказать, но снова убежал в конторку. Там громко кричал человек в очках:
— Давайте клеть... Немедленно... Я приказываю. Ну, пошевеливайтесь... На третий горизонт?.. Давайте без разговоров.
Он вышел и нервно стал ходить возле перил, беспокойно заглядывая вглубь шахты.
Наконец, канаты дрогнули и пошли вверх. Из шахты вышла клеть с группой рудокопов. Человек в очках стремительно подошел к ним.
— Это что значит? — сурово спросил он.
— А отработались,— сказал кто-то.
— Как?
— А так, Сергей Александрия. Сейчас все остальные выйдут... Лестницей пошли.
— Как?!
— Да очень просто,— сердито ответил плечистый рудокоп.— Работу бросили... Уберите эту гадину...
— Какую гадину?!
— Яшку Злобина, старшего штейгера,— ответили сразу несколько рудокопов.— Из-за него сегодня человека расхлестало.
— Спустись, увидишь...— сказал низенький рудокоп.— Сейчас мы пока не будем с вами разговаривать, поговорим потом.
В углу, где темнела западня, закрывающая лестничный спуск в шахту, послышался снизу требовательный стук.
— Ефимыч, открой западню,— закричали рабочие.
— Рано,— упрямо крикнул дозорный.
— Открой, тебе говорят, или мы сами откроем.
Старик нехотя пошел к западне. Из квадратного отверстия, через малую дудку один за другим стали выходить рудокопы. На них были запачканные буроватой глиной холщевые рубахи, такие же порты. У ременных поясков ниже живота были подвешаны железные фонарики, в которых торчали огарки сальных свечей. Рудокопы проходили мимо Оли, не обращая на нее внимания. Она заметила, что рудокопы были чем-то встревожены и возбуждены. Расстроен был и дозорный, а также человек в очках. Толпа рабочих густела. Человек в золотых очках поспешно встал в клети, канаты дрогнули, и он провалился в черном отверстии. Оля отошла в сторонку, с беспокойством прислушиваясь к несвязному говору сотни голосов.
— Я говорю ему, Яков Семеныч, не имеешь права посылать палить столько скважин.
— Ну, разве уговоришь, упрям, как бык. Чорт.
— А ты, Мирон Ефимыч, убирайся к чертям.
— Гони его.
— Хозяйский пес!
— Волк.
— Полиция! — вдруг крикнул кто-то.
Толпа зашевелилась.
— Товарищи, спокойствие! Полиции мы не боимся.
— А они, фараоны, тут как тут.
— Ну, у них своя работа.
— Тоже охота жрать.
— Сволочи!
Рыжебородый, с длинным туловищем, низкорослый рабочий подошел к Оле.
— Ты, девочка, кому обед принесла? — спросил он.
— Сидору Жигареву.
Он как-то странно посмотрел на нее и, положив тяжелую длинную руку ей на плечо, проговорил:
— Ты иди, милая, домой, он не будет обедать.
— А где он?
— Где?.. Он там еще,— рабочий неопределенно махнул рукой.— Ступай, родная, домой.
— Нет, я дождусь его...— сказала Оля. Ее охватила смутная тревога. Из западни уже никто не выходил, но Сидора не было. В толпе кто-то несколько раз назвал фамилию Жигарева. Оля поняла, что с Сидором произошло что-то страшное. Двое рудокопов с сожалением посмотрели на нее. Один сказал:
— Дочка.
Оля стояла у стены, прижимая тарелку с пирогами к груди, и настороженно прислушивалась к разговору близ стоящих рудокопов.
— Так чего мы стоим здесь?
— А вот откопают.
— Что думаешь, жив?
— А кто его знает.
— Ну, тринадцать снарядов и прямо в него... Мешок с костями.
У Оли потемнело в глазах. Она вскрикнула и бросилась к угловой западне.
— Куда ты? — крикнул кто-то.
Она рвалась из рук к западне, где в полутьме уходили вглубь ступеньки лестницы.
— Пустите, пустите,— кричала Оля.
Дудку захлопнули западней.
— Пустите меня, бога ради... Я пойду туда... Это его там убило... Его откапывают... Пустите.
Снизу из дудки кто-то неистово застучал.
Западню открыли. Из дудки выскочил запыхавшийся молодой парень.
— Откопали... Всего изорвало... Вдребезги! — сказал он на ходу и скрылся в толпе.
— Товарищи! — вдруг раздался из толпы сильный голос.
Все затихли. Оля боязливо посмотрела в ту сторону. Говорил плотный, широкоплечий рабочий с широкой темнорусой бородой. На нем была холщевая куртка и штаны, побуревшие от прильнувшей глины, на голове смятый картуз.