В передней толпились парни, курили, о чем-то спорили. В соседней комнате вскрикивала и гудела басами гармошка. Высокий парень, улыбаясь, приставал к пожилой женщине — хозяйке дома.
— Анисья Федоровна, ну продай, говорю, крынку молока.
— Я сказала, молока нету.
— Ну, полкрынки.
— Отвяжись!
— Ну, стакан.
Хозяйка взяла из угла ухват и угрожающе проговорила:
— Ты отстанешь от меня? Я вот как начну тебя отсюда ухватом выпроваживать, подставляй, где зудит.
— Уй, сердитая...— проворчал парень и крикнул, выйдя во двор: — Ребята, закрыли буфет — молока нет.
К девушкам подошел рослый молодой человек в темносинем костюме. Русые волнистые волосы на его голове свободно рассыпались, спустились на лоб и затеняли ласковые открытые синеватые глаза. На нем была бледнорозовая шелковая рубашка. Он приветливо улыбнулся.
— Пришли?.. Вот хорошо, здравствуйте.— Он пожал руки девушкам, затем бережно снял с Ольги ватную кофту и унес за печку.— Проходите вперед... Идите за мной... А я думал, вы не придете.
Ольга растерянно улыбалась, Афоня дернула ее за рукав и шепнула:
— Смелей держи себя.
Молодой человек пошел вперед, осторожно расталкивая молодежь.
— Ребята, пропустите барышень,— крикнул кто-то.
Девушки прошли в просторную комнату, где кружились парни и девушки. Ольга робко присела на подставленный ей стул и шепнула Афоне:
— Ты не отходи от меня... А это кто, который нас встретил?
— Гальцов, Григорий Николаич... Он славный. Ристократ. Он токарем работает на нашем заводе.
К Ольге подскочил широкоплечий приземистый парень.
— Позвольте вас, барышня, пригласить.
— Куда? — краснея от смущения, спросила Ольга.
— На кадрель.
Парень наклонился к ней и, сделав руку кренделем, шаркнул по полу начищенным сапогом с высокой подклейкой.
— Я не танцую,— пролепетала Ольга и растерянно оглянулась на Афоню.
— Не умеет она, в первый еще раз,— сказала Афоня.
— Научим.
— Ольга, иди,— сказала Афоня и ободряюще улыбнулась,— отказываться здесь не полагается.
Ольга покорно вышла в круг. Парень с горделивым видом вел ее за руку. На белом лице его чернели хвастливо подкрученные усики. Вышитая красная рубашка была опоясана круглым плетеным поясом, тяжелые кисти которого били парня по правому боку. Ольге казалось, что все смотрят на нее и насмешливо улыбаются. Парень хлопнул в ладоши и крикнул:
— Музыка! Первая фигура!
Весело заиграла гармоника. Парень взял Ольгу за руку и повел, притоптывая каблуками. Она заметалась среди танцующих, не зная, что делать. Прошла на другой конец комнаты, отыскивая глазами своего кавалера. Вокруг нее кружились, топали, шаркали подошвами. Какая-то девушка сказала ей на ходу:
— Иди теперь к своему кавалеру.
Натыкаясь на танцующих, Ольга прошла к парню, а тот, протягивая к ней руки, крикнул:
— Ваши ручки.
И, схватив ее за руки, прижал к себе и закружил.
— Теперь идите к тому кавалеру,— сказал он,— а ручки подавайте вниз ладошками.
У Ольги приятно туманило голову. Она бессознательно ходила, кружилась. Вокруг нее мелькали раскрасневшиеся щеки, улыбки, возбужденные блестящие глаза. Ее кавалер был серьезен; он словно выполнял сложное, трудное дело.
— Турне!..— кричал он и хлопал в ладошки.— Вторая фигура!.. Дамы, соло!..
У него были горячие, влажные руки. На лбу выступили крупные капли пота, в углу рта торчала папироска. Прищуривая один глаз и выпуская изо рта сизоватые жиденькие струйки дыма, он кричал:
— Пятая фигура! Вперед!..
Когда образовался общий ряд, кавалер Оли отделился от нее и вышел на середину комнаты. Он скрестил руки на груди, прошелся по комнате, шаркая подошвами. Гармошка однообразно вскрикивала. Парень подпрыгнул, топнул ногой и бесшумно, с деловитым, сосредоточенным лицом перешел на другой конец комнаты. Кто-то восторженно крикнул:
— Ай, Яша! А ну-ка, ну!
А Яшка уже вскидывал ноги, приседал, щелкал каблуками.
Потом, отбивая каблуками и подошвами замысловатую дробь, запел тоненьким тенорком:
И все снова закружились.
Ольга в изнеможении свалилась на стул. Перед ее глазами все качалось, рябило, и стены и люди будто слились в один пестрый круг. По телу разливалась приятная усталость. Афони рядом не было. Она кружилась с Яшей. К Ольге подошел Гальцов и присел рядом с ней.
— Устали? — спросил он. Его смугловатое лицо с темным пушком усов осветилось мягкой улыбкой.
— Устала.
— Очень свирепо уж сразу вас в работу взяли. Вы, должно быть, ни разу не бывали на вечерах?
— Ни разу.
— Да вы бросьте стесняться, люди здесь все свои. Мы сейчас пойдем с вами танцевать. Хорошо?
С Гальцовым Ольга танцевала уже более смело. Ей было приятно смотреть ему в глаза, подавать руки, а когда он ее кружил, то хотелось положить свою голову ему на грудь и так без конца кружиться. Танцевать с ним было легко. Он умело, без слов направлял ее, и она уверенно шла, возвращалась, словно танцевала уже давно.
— Ну, вот хорошо. Видите, никакой премудрости нету,— осторожно усаживая Ольгу на стул, проговорил Гальцов.
Ольга была как в полусне. Игривые голоса гармоники, смех, крики,— все это мчалось мимо нее, не утомляя мысли. Затуманенным взглядом она поискала Гальцова в пестрой толпе расфранченных парней, но его не было.
Внезапно среди танцующих послышался громкий смех, возгласы, одобрения. На середину комнаты вышел старичок. Он крякнул, солидно расправил седую бороду, усы и, улыбаясь, обвел девушек веселым молодым взглядом.
На нем был длинный суконный пиджак и широкие плисовые шаровары, запрятанные в голенища простых сапог.
— А ну, Ермилыч, выбирай, которая по нраву,— крикнул кто-то.
— А вот спервоначала посмотрю. Во всяком разе выберу... Есть из кого. Выбор хороший.
Взгляд его упал на Ольгу. Он неторопливо подошел к ней, взял ее за руку и ласково сказал:
— Пойдем-ка, милая, попляши со мной, старичком, не все с молоденькими.
Лицо старичка напомнило Ольге что-то родное, близкое. Он ласково, осторожно обнял ее за талию. С ним, как и с Гальцовым, было легко танцевать. Он также умело направлял ее, ловко кружился, вызывая одобрительный смех. В комнате стало шумней. Громче заиграла гармоника, бойчей задвигались все. А Ермилыч, с легкостью подпрыгивая, перебегал от одной девушки к другой, кружился. Но вот он отделился от круга, вышел на середину, шлепнул по голенищам, сделал «руки в боки» и отбил дробь. Потом выпрямился и прошелся по кругу, балансируя руками, точно пробежал по жердочке.
Люди окружили его плотным кольцом. Гармонист вышел вперед, приподнял к плечу свою гармонь и, с улыбкой смотря на ноги Ермилыча, заиграл еще звучней и быстрей. Вокруг одобрительно покрикивали:
— Ермилыч, не подкачай!
— Не-ет. Я вам покажу, как мы в прежнюю пору плясали. Я ведь не картошку садить вышел,— крикнул Ермилыч. Он поднял вверх руки и звонко защелкал пальцами в такт музыке.
Выделывая ногами замысловатые фигуры, Ермилыч выдернул из кармана пиджака смятый картуз, бросил его сразмаху на пол и запел:
Он плясал, щелкал пальцами, языком, хлопал в ладошки, посвистывал.
Возглас одобрения пробежал по кругу и смолк. Все затаили дыхание. У всех на лицах застыли улыбки. Слышны были только гармоника, покряхтывание Ермилыча. Он, светло улыбаясь, закинул одну руку на затылок, топнул и засеменил ногами, припевая: