Ольга не заметила, как в играх и песнях прошла ночь, тихонько подкралось утро; оно робко заглянуло в окна сначала мглистыми сумерками, а потом брызнуло лучами радостного летнего солнца и заиграло на стеклах окон багряными бликами. Она только сейчас вспомнила строгий наказ — «не ходить до ночи». Ольга заторопилась домой.
— Уже?.. — с сожалением проговорил Гальцов.— Побудьте еще, потанцуем, поиграем.
— Ой, нет, Григорий Николаич. Боюсь попадет от мамы.
Она нашла Афоню и позвала ее домой.
— Иди, пожалуйста, я тебя не держу,— сухо ответила та.
Ольга с удивлением посмотрела на нее.
— Ты что это вдруг надулась?
— Ничего не надулась,— сказала Афоня и ушла.
— Я вас провожу,— предложил Гальцов.
Легкой прохладой дышало июньское утро. Где-то у края селения в лазури чистого неба звенел жаворонок. На задворках домов перекликались петухи. Вдали играл рожок пастуха. В соседней улице играли на гармошке и горланили разухабистую песню. Гальцов взял Ольгу под руку. На нем была фетровая серая шляпа, в руках трость.
Ольге не хотелось говорить, а хотелось молча идти, ощущать прикосновение руки Гальцова и думать о чем-то без конца.
Впрочем, она не знала, о чем нужно говорить. И Гальцов шел задумчивый. Только после долгого молчания он сказал:
— Хорошо, ведь, провели время?
Ольга вдруг расхохоталась.
— Над чем вы?
— Да я вспомнила Ермилыча.
— Хороший старичок Стафей Ермилыч. Ему уже за шестьдесят, а душа у него юная. У вас очень хорошо с ним вышло. Я вас, Оля, уважаю за это. Пришла озорная, но благородная мысль.
Ольге не нравилось «вы». Она чувствовала, что это слово кладет между ней и Гальцовым грань. Он, будто угадывая ее мысль, сказал:
— Слушай, Леля. Давай бросим это «вы»: мне оно не нравится.
— Мне тоже,— призналась Ольга.
— Вот и хорошо... «Ты» как-то сердечнее. С ним чувствуешь возле себя друга.
Коротким показался Ольге путь к дому. Не доходя до дома, она приостановилась и, подавая Гальцову руку, проговорила:
— Спасибо вам. Теперь я дойду одна.
Гальцов крепко сжал ее руку.
— Когда увидимся?
— Не знаю.
— Ну все-таки увидимся еще?
— Ну да.
Ольга высвободила руку и чуть не бегом направилась к дому.
Боязливо, осторожно она постучала в окно. Слышно было, как встала мать и открыла сени. Ольга подошла к воротам. Гальцов стоял на перекрестке и махал шляпой.
— Нагулялась ли, красавица? — отворяя ворота, спросила мать.
Ольга молча прошла во двор, а мать выглянула на улицу.
— Это кто тебя провожал? — спросила Лукерья в избе, снимая с ноги валенок.
— Гальцов Григорий Николаич.
— Что за Гальцов, кто он такой?
— Ну просто Гальцов... Какой Гальцов? Кавалер.
— Кавалер?.. — переспросила Лукерья. — Вот тебе, шкура ты барабанная...— и мать ударила Ольгу по плечу валенком.
Ольга промолчала, а мать снова грозно замахнулась на нее валенком.
— Как начну я тебя возить, только подставляй, где зудит.
— За что, мама?
— Ты знаешь за что...— Лукерья бросила на печку валенок, сняла другой. Ольга ожидала, что и другой валенок тоже пройдется по ней, но мать подержала его в руке и бросила на печь.
— Заботься о тебе, ночь не спи, а она с кавалерами по ночам начала разгуливать..
— Он же только проводил.
— Я знаю эти проводы ваши.
— А что будет?..
— Не пойдёшь больше никуда, вот что! С этаких пор начала по ночам шляться, какой из тебя человек будет?..
Ольга тихо улеглась в постель. Часы показывали четыре. Мать впервые в жизни ударила ее. Не было больно, но сердце стиснула тоска.
ГЛАВА IV
Знакомство с Гальцовым раскрыло перед Ольгой новый мир чувств и желаний. Вечером, придя с работы, она одевалась в свое лучшее платье и прихорашивалась у зеркала. Заплетая косу, она украшала ее широкой шелковой лентой и примеряла, как будет красивей коса — сзади или перекинутая вперед, через плечо. Как-то она увидела у одной девушки, что волосы ее заплетены в две толстые косы, без лент, а концы их просто распущены. Ей понравилось это, и она, собираясь гулять, сделала также.
— Ты где эту моду нашла, две косы заплетать? — спросила мать.
— Видела.
— На ком?
Ольга сказала.
— Господам всегда, что дурно то и потешно. Расплети.
— А что тебе, мама, жалко?..
— Я говорю, расплети, чтобы я не видела.
— А я не расплету, мне так лучше.
— Ты что?.. Ты думаешь, что ты уже взрослая?.. Сама большая, сама маленькая?.. Избаловала тебя мать. Воспитывала — пальцем не тронула... Другие своих дочерей до полусмерти бьют.
— Значит, не заслуживала, если не била.
— А ты зуби свои долгие не выставляй, язык свой придержи, не спорь со мной. Расплети свои косы дурацкие сейчас же. Замуж пойдешь, тогда тебе заплетут две косы, а сейчас ты еще девушка.
Скрепя сердце, Ольга расплела косы и заплела одну. А немного погодя ушла к себе в садик и там заплела снова две косы.
Она часто заходила на ту улицу, где жил Гальцов. Проходя мимо дома, украдкой смотрела на окна, желая увидеть в окне знакомое, дорогое ей лицо. И чуть дрогнет в окне занавеска, как ее сердце учащенно забьется.
Иной раз тайком от матери она брала карты и раскладывала их. Но гадать она не умела.
«Сходить бы к Афоне, она умеет»,— думала она, но Афоня с того вечера вдруг резко изменилась к ней: молчала и явно сторонилась ее. Что случилось?..— Ольга не знала. Она не чувствовала за собой вины перед Афоней. Раз Ольга робко спросила мать:
— Мама, ты умеешь на картах ворожить?
— А тебе чего, ворожить, что ли, надо?..
— Да.
— Насчет чего?..
— Да так.
— Не ври-ка... Так... Не вижу, что ли, я, что в голову тебе въехало. Рано еще тебе этим заниматься... Да и я не умею. Вон, Степанида идет к нам, ее попроси, она умеет.
К ним, действительно, шла Степанида. Ольга достала колоду потрепанных карт и принялась их тасовать.
— Чего карты-то мозолишь?..— входя, спросила Степанида.
— Ишь, ворожить понадобилось,— недовольно сказала Лукерья.
— О-о! Ну, как не погадать. Пора уж.
— Тетя Степанида, погадай,— попросила Ольга.
— Хм, нашла ворожейку.
— Да-а, ты умеешь...
— А ну, давай уж погадаю.— Степанида, плутовато улыбаясь, взяла колоду карт, принялась их тасовать и наговаривать:
Степанида дунула в колоду карт — тьфу, тьфу...
— А ну, король, дама, валет, любит меня милый или нет? — она вынула из средины колоды карту и шлепнула ее на стол.— О! Червонная краля, все милые к ней удрали... А ты, Ольга, бубновая...
Ольга недоверчиво посмотрела на Степаниду, а та, продолжая улыбаться, выкинула на стол другую карту.
— О! Король бубновый пал и тот ускакал... А ну куда? Туз винновый... Ну, значит, милый твой в кабаке сидит, пирует и ни о чем не горюет.
Ольга взяла из рук тетки карты.
— Что, не ладно, что ли?..— смеясь, спросила Степанида.
— Ну-у... так никто не гадает.
— А я больше, родимая, никак не умею.
После вечеринки Ольга несколько раз встречалась с Гальцовым. Чаще всего в общественном саду. У Гальцова было там излюбленное место — густая, отдаленная от центра сада, липовая аллея. В середине ее было углубление со столиком и скамьей, окруженное густой зарослью черемухи. Он сидел там с газетой или книгой. Ольге приятно было слышать его ласковый, тихий окрик: