Нет, не о том следует думать сейчас. Она уже приближается, эта старуха, и все живое, что пока еще осталось в теле, уже слышит ее беззвучную поступь. Так пусть воскреснут на прощание не звон мечей, не трубные гласы побед, а облик маленькой золотоволосой девочки с кудрями до плеч.
Ольга – королева русов…
– Я – Ольга, королева русов!
Они восторженно признавали в ней свою королеву и радостно служили всем ее прихотям. Это было в загородном поместье псковского воеводы Ставко, который спрятал и прикрывал, и воспитал – низкий поклон ему от всей души – дочь Олега Ольгу и сына Сигурда Свенди вместе с собственными детьми такого же возраста, Берсенем и Всеславой.
Ах, какое это было веселое и дружное детство! И потом, когда повзрослели их души и расцвели тела, а дороги разошлись по ступеням придворной лестницы, оказалось, что та, детская дружба навеки поселилась в их душах. Она повелевала каждым из них безмолвными приказами, которые невозможно было не исполнить. И этот огонек, зажженый в детстве, горел всю жизнь в их сердцах, согревая и освещая.
А тогда, когда были детьми…
Умирающий улыбнулся.
Тогда мальчики немедленно влюбились в Ольгу, хотя Свенди этим очень возмущался. Ему казалось, что Берсень просто обязан был влюбиться во Всесла-ву, чтобы не мешать ему, Свенди, любить Ольгу. Дело доходило и до потасовок, в которых чаще проигрывал Свенди: обладая неустрашимой яростью, он был тогда слабее и на целый год младше Берсеня.
Так продолжалось до тех пор, пока матушка не объяснила, что Всеслава – родная сестра Берсеня, а в сестер не влюбляются, и потому было бы естественнее, если бы Свенди влюбился во Всеславу. Но сердце Свенди было уже занято навсегда – он любил только Ольгу. Ольгу, королеву русов. С золотыми кудрями до плеч.
Огромная загородная усадьба псковского воеводы Ставко была больше похожа на замок, если судить по количеству явной и тайной охраны Впрочем, это он сейчас отмечает особую осмотрительность старого друга отца и любимца конунга Олега: поговаривали даже, что нынешний псковский воевода как-то представлял самого Олега на каком-то очень важном совете. Но тогда Свенди жил в другой стране, которая называется Детством, где многого просто не замечаешь, настолько там прекрасно жить. И они жили жизнью удивительно звонкой, до краев переполненной радостью. Носились по всему саду, катались на лодках по всем прудам, играли, ссорились и мирились, смеялись и плакали, не замечая в кустах безмолвных, всегда настороженных, как для прыжка, воинов.
А резвиться в приступах буйной и радостной детской восторженности места было достаточно. Шесть прудов приусадебного сада были соединены протоками, и детей первое время катали по ним, а потом они уже катались сами, переплывая из пруда в пруд, из озера в озеро на легких плоскодонках, которые без особых усилий проходили через любые заросли камыша. Пруды заросли коврами белых кувшинок, с затейливой звездочкой в центре и нежным, еле уловимым ароматом небывалой, сказочной чистоты. Кувшинки старательно сворачивались с заходом солнца и даже прятались под воду, и дети очень любили наблюдать, как они закрываются и тонут на заре вечерней и как всплывают на утренней заре.
Берсень первым начал по-настоящему плавать и первым стал доставлять Ольге охапки белых кувшинок. Зато Свенди первым научился нырять и, еще не умея плавать, обрывал скользкие стебли кувшинок у самого дна Кое-как добирался до берега, часто нахлебавшись воды, но ни разу не позвав на помощь. Из длинных стеблей он приловчился делать цепочки, которые венчались самим цветком. Ольга надевала их на шею, придирчиво следя, чтобы ее ожерелье было самым длинным. Но ожерелья из нежных белых кувшинок очень уж быстро засыхали на горячей королевской груди…
А потом в их детской компании появился пятый товарищ. Белокурый мальчик с черными, даже в детском гневе яростно сверкающими глазами. И звали его подходяще: Ярыш.
Ночью вдруг залаяли собаки, стража ударила в щиты рукоятямч мечей. Набегавшись за день, Свенди сладко спал и ровно ничего не слышал, но мать позднее все ему рассказала.
Торопливо вошел испуганно настороженный че-лядин. Позвал надтреснутым голосом:
– Госпожа! Госпожа!…
– Что случилось? – спросила Неждана, появляясь в дверях.
– Человек во дворе. С секирой, меч у пояса и ребенок на руках. Без шапки, а волосы – до плеч.
– У охраны силы и на одного мало?
– Так слово велел тебе сказать.
– Слово? Какое слово?
– Побратим.
Лишь на мгновение задумалась тогда Неждана.
– Проси покорно!
Челядин бросился во двор, Неждана поспешно вышла приодеться к приему нежданного гостя. А одевшись, появилась в дверях, приветливо склонила голову.
– Здравствуй, княжич Урмень.
– Не держи в сердце досады, что потревожил тебя середь ночи, – странным глухим голосом сказал знаменитый на всю Русь разбойник. – Некуда мне больше идти с сыном на руках, Неждана. Матушка моя пред Богом своим предстала, а Инегельду мою отравленная стрела две недели назад нашла. Пробовал я жить без нее, да не смог. Смерть мне сейчас слаще жизни, и, коли возьмешь сына, пойду искать ее. Пора уж. Знак мне подан в гибели любви моей.
– Что ты, княжич, что ты! Мы спрячем тебя, сына тайком растить будешь…
– Тайком сына не вырастить, Неждана. Урмень поставил мальчика на пол, поцеловал в голову, низко поклонился Неждане и пошел к дверям У порога обернулся.
– Инегельда имя ему дала. Ярыш его зовут. Не меняй.
И вышел.
Неждана попыталась заговорить с мальчиком, но он молчал, диковато поглядывая из-под черных отцовских бровей. Тогда она велела разбудить Свенди. Сын пришел, покачиваясь со сна, зевал, тер кулаками слипающиеся глаза, но как-то все быстро сообразил. Взял Ярыша за руку и сказал:
– Пойдем. Спать надо.
Свенельд усмехнулся: боги подсказали тогда, как он должен поступить. Подсказали, и он взял мальчика за руку, а не мальчик – его. И послушно пошел за ним, а случись наоборот – кто знает… Ярыш всегда шел за его рукой. Без вопросов, без раздумий, без колебаний, всю жизнь, какая была ему отмерена. И больше никого и ничего не признавал. Только желания Свенельда. В приказах они заключались или в просьбах – это уже было не важно. И Свенельд был благодарен богам за то, что они так вовремя повелели тогда взять одинокого мальчика за руку и повести за собой…
Несмотря на недетскую молчаливость, замкнутость, а порою и какую-то почти взрослую отстраненность, Ярыш нашел свое собственное место в их компании. Не лез вперед, но и не терпел последнего места. Никогда не спорил не только с Ольгой – с нею спорить позволялось одному Свенди, да и то до известного предела, – но и со Всеславой, а просто замолкал, если с чем-то решительно не соглашался. Замолкал, плотно сомкнув губы, а доказывал свою правоту потом, порою и через несколько дней, когда все уже забывали, о чем недавно так громко спорили. С Берсенем после двух скоротечных яростных драк, так и не выявивших несомненного победителя, тоже все уточнилось как-то само собой. Ни Ярыш, ни Берсень не желали быть третьими, но навсегда мирно поладили, оба став вторыми. А еще – и это, вероятно, стало решающим – Ярыш удивил всех.
Не тем, что в первый же день своего появления, не раздумывая, бросился вслед за Свенди в незнакомый омут. А тем, что, выйдя из воды позже Свенди, положил свои кувшинки к ногам Всеславы. А Всесла-ве никто и никогда ничего не подносил, и она вдруг так зарделась, так разрумянилась, что Свенди впервые приметил, каким милым может быть ее личико.
– Выбрось! – крикнула Ольга, тоже обратив внимание на внезапно и так ярко похорошевшую подружку, всегда послушно игравшую роль служанки.
Всеслава замерла, яркий румянец, столь неожиданно преобразивший ее лицо, стал таять на глазах, губы задрожали… И все почему-то примолкли, а Ярыш ободряюще улыбнулся ей и сказал: