Однако люди, раздобывшие весь этот компромат, не ели свой хлеб даром. К финансовым документам прилагался подробный отчет о том, куда именно делись деньги добропорядочных немецких налогоплательщиков. В нем с точностью до пфеннига указывались широкие расходы графа на постройку новой конюшни в родовом поместье и реконструкцию виллы в окрестностях Берлина, а также на всякие приятные мелочи вроде рулетки и девочек во время отдыха на Французской Ривьере. Все остальные соучредители были подставными лицами.
– Частная фирма не могла просто так получить столь крупную сумму из государственного банка. Вы не знаете, кто посодействовал в этом деле? – вежливо осведомился фон Папен. После скандальной отставки у него были свои счеты с президентской семьей. Теперь наступил момент торжества.
– Кстати, еще миллиард марок был прокручен по аналогичной схеме другими известными вам лицами. До прусского министерства финансов дошли только триста шестьдесят миллионов.
– И будет лучше, – подал голос Геринг, – если эти документы не станут достоянием общественности. Для всех нас. Он подчеркнул последнюю фразу. Мейснер посмотрел в глаза фюрера нацистов, затем отвел взгляд и долго молчал. Гинденбург-младший растерянно барабанил пальцами по столу, где стояла чашка с остывшим кофе. Он привык доверять мудрости и большому житейскому опыту старого друга Отто. В голове у того засела одна-единственная мысль: все это может всплыть в чертовски неподходящее время.
Наконец, Мейснер нарушил молчание:
– Я вас слушаю.
Гитлер торжествующе переглянулся со своими подручными. Один из главных барьеров, отделявших его от власти, был взят.
Двумя часами позже доверительной беседы на вилле Риббентропа канцлер Германии Курт фон Шляйхер переступил порог кабинета президента. Он сразу почувствовал, что старик в скверном настроении. А ведь разговор предстоял чрезвычайно важный. Поэтому значение имела любая мелочь.
В знак немилости президент встретил канцлера стоя. Гренадерского роста, несмотря на свои восемьдесят шесть все еще не согнутый годами, Гиндснбург башней нависал над Шляйхером, в котором было всего метр шестьдесят пять. Канцлер оказался в положении маленького человечка из тех, на кого смотрят сверху вниз.
– Очень хорошо, что пришли, – буркнул Гинденбург, – я сам собирался вызвать вас.
– Господин рейхспрезидент, у меня важные новости.
– Да?
– Положение в стране диктует необходимость чрезвычайных мер. Я прошу вас подписать указ о роспуске рейхстага. Власть перейдет в руки правительства национального спасения…
– Господин фон Шляйхер, – перебил президент. Сердце у того упало: старик не назвал его по должности!
– Я давал вам поручение сформировать правительство национальной концентрации. Но вы не справились с этим поручением.
– Господин президент, – торопливо сказал Шляйхер, – используя выход Грегора Штрассера из состава НСДАП и разногласия между Гитлером и Гугенбергом…
– Сегодня мне доложили, что блок национальных партий готов войти в состав нового правительства вместе с национал-социалистами.
Шляйхер помертвел. Это был приговор.
– В создавшихся условиях вы больше не можете быть канцлером.
Опальный генерал плохо помнил, как вышел из президентского кабинета. В себя он пришел в салоне собственного «Мерседеса». После мучительных раздумий велел водителю ехать в Потсдам.
В окружении старых сослуживцев и офицеров Генерального штаба к Шляйхеру быстро вернулся присущий ему апломб. Согревшись стаканчиком кюммеля, он презрительно заявлял:
– Старый сундук совсем выжил из ума!
– Может, тряхнем Берлин? – с готовностью предлагали командиры «придворных» дивизий. Они совершенно разболтались за годы демократии и забыли старинную мудрость: «Silentum est aurum». Ведь такие дела делаются без лишнего шума. Как стратег и как политик, Шляйхер должен был понимать, что разговорчики о военном перевороте в слишком широком кругу чреваты.
Случилось так, что на этом потсдамском сборище присутствовал некий полковник Вальтер фон Райхенау. По своей должности начальника канцелярии министерства рейхсвера он не вызывал подозрений в симпатиях экстремистам. Но в действительности считал национал-социализм лучшим лекарством для больного немецкого общества. Быстро оценив ситуацию, Райхенау велел подполковнику фон Альвенслебену – недалекому, но честолюбивому офицеру – что есть духу мчаться в Берлин, в отель «Кайзерхоф», где располагался штаб национал-социалистической партии. У подполковника захватило дух. Чувствуя экстаз от участия в крупной игре, фон Альвенслебен постарался на совесть.
Час спустя он предстал перед начальником штаба СА Эрнстом Ремом. Информация оказалась настолько важной, что командир штурмовиков привел фон Альвенслебена прямо к фюреру. Находчивый Гитлер направил его по еще одному адресу. И для содействия придал своего старого боевого товарища Геринга. Оба вскоре оказались на загородной вилле Оскара фон Гинденбурга. Оттуда жуткая весть об угрозе нового путча с расстановкой всех нужных акцентов дошла до президента.
В полуночный час Берлин погрузился в тяжелый сон измотанного проблемами мегаполиса. Но в кабинете шефа бюро партийной пропаганды НСДАП все еще горел свет. Доктор Йозеф Геббельс говорил по телефону со своей молодой женой. Трудно сказать, чего она ему доставляла больше – хлопот или счастья. Возможно, на нее плохо повлияло предыдущее замужество. Ее первым мужем был олигарх Квандт. Втайне Геббельс испытывал угрызения партийной совести от того, что не приучил жену к истинно немецкой скромности, она же заразила его своей тягой к роскоши и светским развлечениям. Среди столичных штурмовиков на этот счет ходили довольно неприятные слухи.
Возле рабочего стола берлинского гауляйтера сидел худощавый, неопределенного возраста человек в поношенном демисезонном пальто. Лицо его выражало терпеливую покорность. Такие типы обычно прекрасно вписываются в интерьеры дешевых пивных.
Положив трубку, Геббельс некоторое время пытался привести мысли в порядок. Гость ждал.
– Да, Гюнтер, – словно очнувшись, произнес главный пропагандист, – как я уже говорил, неформальная информация, распространяемая в виде слухов или случайных бесед за кружкой пива, имеет гораздо более высокую степень прохождения и достоверности, чем официальная пропаганда.
– Понимаю.
Геббельс увлеченно продолжал:
– Но этого недостаточно. Мы должны помнить; масса суеверна. А по нынешним тяжелым, смутным временам в обществе существует особенно сильный спрос на миф и чудо. Дайте людям сияющую надежду – и они с готовностью ее примут.
– Да.
– Сегодня исходный материал у нас – пророчество! В 1915 году, когда ясно обозначилась близкая национальная катастрофа, знаменитый маг и прорицатель Гвидо фон Лист сделал судьбоносное предсказание. Голос свыше поведал ему, что в конце 1932 года в потрясенный немецкий мир придет всемогущий мессия, который спасет Германию. Его пришествие будет знамением грядущего возрождения немецкого народа. Он вернет в нашу страну утраченное благословение Господа и построит великий германский рейх, который будет стоять тысячу лет на землях трех континентов.
Гюнтер делал быстрые пометки в записной книжке. Совсем другим, лишенным пафоса тоном гауляйтер произнес:
– Такое предсказание действительно существовало. Внушите это вашим людям.
– Помимо веры нужен хлеб.
По лицу Геббельса скользнула утомленная гримаса.
– Сколько?
– Прибавьте хотя бы по пятьдесят марок. Толковых работников в нашем деле найти трудно. Нагрузка на людей все возрастает.
– Хорошо. Завтра я поговорю с фюрером.
Взмахом руки Геббельс отпустил подчиненного.
Телефонный звонок заставил его тяжело вздохнуть. Но это была не жена. Звонили из канцелярии фюрера. Возможен военный переворот, к утру необходимо подготовить заявление пресс-службы и специальный выпуск «Ангрифф». Геббельс снова вздохнул. Он только собирался вызвать машину и ехать домой. Но после получения такой информации все отменялось.