— Осенью запахло, — мечтательно прервал молчание механик, тоже, наверное, испытывая неловкость.
— Говном пахнет, бленах.., — возразил Андрей. И вдруг снова налетел на растерянного Мишу: — Боишься обосраться?
— Брутальный народ! — попытался пошутить Сикорский, кивая Мише на Андрея. — Вам с ними будет нелегко.
— …Нет ничего хуже! — яростно продолжил Андрей. — Особенно когда мастер боится обосраться. И перед чужими, и перед своими, и с начальством, и с подчинёнными. Когда им всякий вертит как хочет, а он выкручивается, врёт, сам барахтается в дерьме и всю палубу дерьмом обсирает!
— Тогда пиши пропало, — смиренно поддакнул Александр Васильевич.
— Да тут уж полный песец, бленах..! Ничего и писать не надо.
Глава вторая
Мастер
Такого с капитаном Красносёловым за три с лишним года на «Global Spring» ещё не было. Судно работало в тайм-чартере у неприметной офшорной фирмочки, принадлежало небольшой финской компании «Микофрейт», менеджмент которой состоял почему-то сплошь из наших соотечественников; экипаж тоже был целиком российский, плавали под флагом Мальты — обычное дело для моряков страны, сорванной с якорей и катастрофически затянутой в мировой коловорот. За рубежом тоже есть всякое, в том числе и криминала хватает, но там практика судоходства отстаивалась десятилетиями, там белые, серые и чёрные разложены по полочкам. Обычно сразу знаешь, с кем имеешь дело: кто тебя может подставить с контрабандой, кинуть с зарплатой, вообще бросить где-нибудь в Азии на дырявой посудине с голодным экипажем на произвол судьбы, а кто доведёт до пенсии с хорошими бонусами и ещё обеспечит безбедную старость.
Конечно, Красносёлов догадывался, что «финны» — это не вполне финны, что там окопалась родная морская братва. Но, во-первых, они предложили неплохое судно, а он считался молодым, только начинал работать в капитанской должности, и ещё неизвестно, сколько бы ему пришлось поколотиться в старпомах у каких-нибудь греков; во-вторых, иметь дело со своими и выяснять щекотливые проблемы по-русски, в том числе и с экипажем, все ещё как-то привычнее; в-третьих, нынче рассуждать на тему «законно — незаконно» смешно: вся страна, начиная с правителей, живёт беззаконно, зарабатывает невесть чем и прячет доходы; да и весь мир живёт беззаконно, даже Европа тотчас затыкает свою либеральную глотку при угрозе настоящей силы; и если ребята из «Микофрейта» платят ему по высшему стандарту, как какие-нибудь немцы или англичане, да ещё разрешают в порядке исключения держать сверх штата буфетчицу, нелепо задавать им вопрос, из какой тумбочки они вытаскивают деньги.
Все три года он ритмично ходил по одному и тому же не слишком дальнему маршруту, назубок выучив фарватеры и вполне обходясь, где это разрешалось, без лоцмана, регулярно бывая дома и без задержек отгуливая отпуска — для моряка это стоит многого.
Кое-что нестандартное за это время случалось. Посреди рейса вдруг прикажут зайти на пустынный рейд где-нибудь в Африке да ещё выключить систему опознавания судна (но кому она нужна, эта система? Её только-только начали вводить, никакого контроля за пределами Европы пока не налажено); ночью к борту подойдет шаланда, скинешь на неё своими кранами пару контейнеров, по документам вроде как с детскими игрушками, — и все дела. В журнале, конечно, требовалась безупречная чистота. Задержка небольшая, каких-нибудь полсуток. Откуда? А был противный ветер, волна заливала палубу, там груз деликатный — пришлось сбросить скорость. Заходили только в Беджаю, где по документам и приняты игрушки. Штурмана свои ребята, всё понимают — тоже ведь не на луне купоны стригут. Палубной команде и мотористам вообще эти дела до лампочки: что везли, куда везли, что там в судовом журнале написано — только ушами хлопают; им лишь бы сверхурочные платили. Случается, попадётся какой-нибудь правдолюбец из молодых, начнет вынюхивать да пасть разевать, но тут уже многое зависит от дисциплины на судне и прежде всего от капитана. Нельзя проявлять слабину, давать повод усомниться. А вообще, от крикунов стараются обычно поскорее избавиться.
Но такого, как в этом рейсе, чтобы все на ушах стояли, — не бывало.
После отбытия чрезвычайных визитеров, которые проторчали у него за коньяком два часа, окончательно заморочили голову и при этом умудрились почти ничего не сказать, Красносёлов позволил себе передышку, просто сидел с закрытыми глазами и думал. Остановить время, когда его попросту не осталось, — это особая привилегия капитана. Он нередко так поступал в самые критические моменты жизни и выигрывал. Неопытные и боязливые начинали суетиться, кидались из стороны в сторону, необдуманно хватались за соломинку и первыми шли на дно, а он выжидал, и время поворачивало вспять, начинало работать на него. После он делал то же, что пытались делать они, то есть спасался, но уже в других, гораздо более выгодных условиях. Так было при катастрофе «Академика Тряпкина», когда вся команда, в том числе и капитан, попрыгали в ледяную воду и погибли от переохлаждения, а он, тогда третий штурман, преодолев смертный ужас, заполз следом за опытным стармехом в полузатопленное машинное отделение, по примеру «деда» покрыл свое тело толстым слоем тавота и обмотался широким скотчем, а затем успел в последний момент выскочить на поверхность, попал в бушующий океан — и был один из всех спасен норвежцами. «Дед» оказался не таким проворным, застрял в стальной ловушке, пошёл на дно вместе с судном…