— Николай Николаевич, разрешите? Дедушка интересуется, когда будем купаться.
— Ишь ты, лазутчика прислал! — сказал капитан, совсем развеселившись. — А что бы ему телефонную трубку снять? Передайте Станиславу Игоревичу, что как станем плавки надевать — обязательно его позовём!
Старпом остался серьёзен. Не отходя от штурвала, приказал Бугаеву:
— Пройдитесь по нижним палубам, посмотрите, что там. Успокойте народ. На камбуз обязательно загляните. И попросите Сипенко спуститься в первый трюм, проверить состояние груза и доложить. Скажите, что это моя просьба, слышите? Просьба!
Матрос вышел следом за Сикорским. Акимов с мастером остались на мостике одни.
— Галсами, говорите? — пробормотал капитан, стараясь не выдать смущения. — Ну, галсами так галсами… Думаете, выдержали ваши растяжки?
— Наши, Николай Николаевич. Пока держат, они наши. А после будут уже ничьи.
— Опять вы за свои словесные упражнения. Да не ерепеньтесь, я отлично вас понимаю. Вы старше, а приходится подчиняться. Обидно… Что ж тут поделаешь? Так судьба распорядилась.
— Судьба удобное слово, непрозрачное… Николай Николаевич, вы в комсомоле-то успели побывать?
— Успел. На втором курсе был секретарем факультета.
— Вон даже как! Может, и в партию заскочили? Это какой год-то был, восемьдесят девятый? Тогда ещё весы раскачивались, как вот мы сейчас на волне. Никто не знал, какая чаша перетянет…
— Заскочил.
— А выскочить вовремя успели?
— Тоже успел. А вам опять завидно?
— Точно. Я вообще, что называется, тормоз по жизни. Вы детство своё часто вспоминаете? У меня одна картинка из начальной школы накрепко в память врезалась. Как сейчас перед глазами. Тогда ребятишки ловили майских жуков, приносили их весной в класс. Может, и современные так делают, не знаю. Жуки красивые, огромные. Едва в спичечном коробке умещались. Показывали их друг другу, хвастались, у кого лучше и больше. Обменивались. Теперь, наверное, за деньги продают. Ну вот, и однажды на глазах у всего класса двое мальчишек не поделили такого жука. Заспорили чуть не до драки. Жук тем временем на пол свалился и в сторону пополз. В классе-то не разлетаешься. А пол у нас в школе был деревянный, половицы широкие, краска на них местами потёртая и облупленная… Это я так, картинку вспоминаю, дело не в том, конечно. И один из этих парней, который, возможно, проигрывал в споре по слабости или просто был не прав и понимал это, подбежал к жуку и, чтобы он сопернику не достался, подошвой его — хрусть!.. Говорю, до сих пор этот хруст в ушах стоит. А я никогда не мог никем пожертвовать. Что бы там кто ни делил. Оттого, наверное, и остался назади…
Капитан молчал, смотрел на море, шея его налилась кровью.
— Смешно, — сказал старпом. — Когда меня вчера Бугаев донимал своей правдой, я всячески старался остудить его пыл, а с вами сам становлюсь правдолюбцем. Так что это вы, пожалуй, старше меня, я перед вами просто мальчишка.
— Вот видите. Каждый получает по заслугам.
— Знаете, что самое страшное? Даже не то, что людей обманывают. Этим время от времени промышляет любая власть. Страшно то, что наши люди давно ничему не верят. Каждый не сомневается, что начальство, да и само родное государство лгут во всём. Что эта машина, когда ей будет нужно, ни перед чем не остановится. На судне все до последнего матроса так считают. А вы просто принимаете это как должное. Вам всю жизнь было не до правды. В конце восьмидесятых вы торопились вскочить в отходящий литерный вагон, куда ещё пускали только по билетам. Через пару лет, когда убеждения разменяли на деньги и вас вместо заседания партбюро потащили к целованию креста, вы, пожалуй, даже удивились, ощутили какой-то дискомфорт, но предпочли молча покориться. Наверное, в вашей жизни и потом было много случаев, когда вы тщательно скрывали свои мысли. Вот как теперь. Или уже и мыслей никаких нет, отвыкли думать? Не знаю, может, государству такие люди и нужны, не напрасно же оно пестует вас.
— Выговорились? — нетерпеливо спросил Красносёлов. — Молодец, прямо Цицерон. Вам бы не в моряки, а в сельские батюшки податься. Теперь мы точно знаем, что я исчадие зла. Неплохо бы ещё выяснить, что думают в экипаже про вас. Есть такая притча, про сучок в глазу…
— Да никакое вы не исчадие, вы как раз далеко не худший, — сказал Акимов. — Просто рядовой огромной армии. Но настоящие-то негодяи как раз на эту безгласную армию и опираются, вот в чём штука.
Неизвестно, что бы они друг другу ещё наговорили, чем бы вообще этот разговор закончился, если бы не прибыл на мостик Бугаев. Старпом с некоторым даже облегчением обернулся к практиканту, намереваясь выслушать его доклад, — и ахнул: с одежды Бугаева текли ручьи, а к разбитому лицу он прижимал окровавленный платок.