— Вам не нравится, как готовит Света? — простодушно спросил Бугаев.
Лайнер почему-то смутился и уточнил, что доктор Джонсон жил, кажется, в восемнадцатом веке, когда моряки на парусных кораблях плавали в страшной тесноте, страдали от недостатка витаминов и жрали тухлую солонину, рейсы длились по нескольку месяцев, а на флот шли в основном разбойники. Что же касается Светланы Герасимовны, она готовит превосходно и не относится, к счастью, к категории тех девиц легкого поведения, которых он только что упомянул, так что если Бугаев сдрейфит, то, во-первых, сделает её несчастной, а во-вторых, сам будет всю жизнь страдать, как по сей день страдает он, Борис Исаакович, упустивший много лет назад свой шанс.
Пришел черёд смутиться Мише, он побагровел до слёз, но всё-таки сумел пролепетать:
— Какой шанс вы имеете в виду? Вы собирались жениться?..
Борис Исаакович строго сказал, что к тому времени он уже был женат и вовсе не собирался бросать семью. Шанс состоял в том, что баба хотела ему отдаться, а он сплоховал. Был зелёным и неопытным, вешал ей лапшу на уши, а на дело не сподвигся. Всё казалось, что нельзя так сразу, что это её испугает, оттолкнёт, оскорбит, что за женщиной надо сначала как следует поухаживать… Так его учили в советском обществе. Она всего месяц как была замужем. Ждала возвращения мужа из рейса. В первый день знакомства они просто разговаривали, во второй уже целовались, на третий она привела его к себе домой, а он оробел. А на четвёртый день прибыл муж. Больше они не виделись, но она ещё много лет писала ему трогательные письма. Когда он их читал, его сердце разрывалось.
— Но это же настоящая любовь! — сказал Миша. — Как в «Даме с собачкой» Чехова. Жалеть тут можно только о том, что вы не сошлись, не решились порвать семейные узы…
— Ничего не надо рвать, — возразил Лайнер. — Надо было просто трахнуть её в тот вечер, и всё. Тогда бы мы сразу забыли друг друга, и не было бы никаких писем и страданий. Переспи с бабой, и всякая любовь пройдёт. Глупо из-за этого пустячного дела разрушать семью и вообще сходить с ума. Но вот именно это-то и мешают сделать наши отсталые интеллигентские понятия…
Такой поворот мысли совершенно обескуражил Мишу. Вся душа его возмутилась, но не было ни опыта, ни даже подходящей лексики, чтобы уверенно возразить. Он мог сослаться разве что на литературу, на ту же «Даму с собачкой», где настойчивость героя в овладении женщиной не уберегла обоих от последующих страданий, но книжная романтика едва ли убедила бы прагматичного Бориса Исааковича. К тому же Миша нутром ощутил, что в теории Лайнера, несмотря на всю её примитивность, что-то есть — какая-то банальная животная правда; ну, частичка правды. Он решил поразмыслить над этими смутными и тревожными ощущениями после, а теперь надо было довести до конца дело.
К просьбе о фонаре Лайнер отнёсся настороженно. Миша заверил, что фонарь ему нужен на вахте, для ночного обхода палубы и спуска в тёмные помещения.
— Но на мостике есть фонарь! — возразил Борис Исаакович.
Пришлось соврать, что в том фонаре сел аккумулятор и он едва светит. Лайнер, похоже, был близок к тому, чтобы немедленно подняться на мостик и проверить оборудование, но потом, на счастье Бугаева, устало махнул рукой, позвал его в каюту и выдал фонарь из своих запасов — с возвратом. Миша тотчас отнёс фонарь к себе и спрятал в изголовье койки под матрасом.
Вторая вещь, которая была необходима в его предприятии, — ломик или топор. Топоров в распоряжении боцмана и Егорыча имелось много, самый доступный висел недалеко от первого трюма на пожарном щите, но его пропажу легко могли заметить. Поэтому Миша специально приглядел увесистую заострённую свайку, которую Жабин днём вытащил из кладовки вместе с грудой другого железного добра для работавших в трюме, — что-то вроде воровской фомки. Улучив момент, когда на палубе никого не было, Бугаев спрятал её возле деревянных мостков под краем брезента, прикрывавшего палубный груз. Если бы хватились и обнаружили, могли бы решить, что свайка сама туда закатилась; однако никто, конечно, не хватился.