Вопрос коварный. По большому счёту его можно обратить ко всем людям, терпящим унижения от власти в разные времена при любых режимах.
На борту «Global Spring» каждый реагировал по-своему.
Мастер, сутками не смыкавший глаз на мостике, пребывал в отупении. Он и перед этим-то, с самого отхода, спал урывками — то узкости, то шторм… Как ни суди, а он всё-таки обладал набором благоприобретённых профессиональных качеств, делавших его капитаном, то есть человеком, основной заботой которого было довести судно из точки А в точку Б. Все другие мотивы, личные и общественные, в море отступали перед этой почти инстинктивной волей на задний план. Как всякий инстинкт, этот работал помимо сознания, даже когда отключалась способность думать и осмысленно реагировать на происходящее. А именно в такое состояние — в своеобразный транс — с течением времени всё больше погружался Красносёлов. Чтобы его взбодрить, Боб распорядился доставлять на мостик коньяк из капитанских же запасов (сам Боб к спиртному не прикладывался и подручным пить не дозволял). С какого-то момента мастер уже не интересовался, куда они движутся, ему было всё равно. Следил только за тем, чтобы идти и оставаться на плаву. Лишь иногда, проблесками, вызывала недоумение картинка на карте: некоторое время путь судна в Бискайском заливе в точности совпадал с предварительной прокладкой, ведущей прямиком к Гибралтару, и вдруг эти линии разошлись. По какой причине он задал новый курс, каким планом руководствовался, было уже не вспомнить, но, кажется, этому предшествовал бурный разговор с Бобом, высказывавшим какие-то претензии и опасения.
В один прекрасный день капитан рухнул в штурманской рубке прямо на стол с картой, и его долго не могли привести в чувство. Это убедило Боба в необходимости слегка изменить внутренний распорядок и имело разнообразные последствия, о чём будет сказано в своём месте.
Старпом тоже, на свою беду, обладал качествами настоящего старпома. Увидит оброненную кем-то крошку — покоя не будет знать, пока её не поднимут. А не встретит в неряхе понимания, сам пойдёт поднимать: не столько в укор, сколько по необходимости. Не терпел беспорядка. Таких людей на свете не много, и они на вес золота. Большинство всё-таки больше склонно бездумно разрушать и гадить, а эти убирают и строят. И совсем не важно, кем они при этом работают: старпомами, садовниками, издателями, почтальонами… До больших чинов и славы они добираются не часто (что говорит не столько о них, сколько о самоубийственных трендах человеческого общежития), но на пути своём уж точно никого не спихнут в овраг и ничего ценного, да и просто кому-то нужного не растопчут. По крайней мере, приложат все старания, чтобы не сделать этого. Судьба, конечно, многим вертит по-своему, но не губить жизни и не уродовать вещи — это в силах человека.
Столкнувшись на судне, как писали потом в прессе, с «беспрецедентным уровнем насилия», сам проведя разведку боем и пострадав одним из первых, Акимов думал только о том, как в этих условиях уберечь людей, помочь им выжить и сохраниться. В отличие от капитана, он остался с командой, был теперь среди моряков старшим по должности и имел реальную возможность в какой-то мере управлять событиями: подбадривать и успокаивать народ, не давать ему опускаться, гасить ссоры, предупреждать необдуманные опасные поступки, а в случае крайней нужды организовывать оборону.
История с Грибачом показала, что без твёрдой дисциплины в такой раскалённой атмосфере не обойтись. Только вот как её, эту дисциплину, поддерживать, когда, с одной стороны, реальная власть принадлежит террористическому «режиму», перед которым Акимов бесправен наравне со всеми, а с другой — многие из команды считают именно его виновником всех бед, и прежде сдерживаемая субординацией ненависть к нему готова выплеснуться наружу? Уже в первые минуты унижения и страха люди не однажды успели проклясть и судовладельца, и того, кто подсунул подлый груз, и, конечно, «сопровождающего». Ведь Акимов по-прежнему оставался в сознании многих моряков таким «сопровождающим».