Из оцепенения его вывел третий помощник.
— Ты что, не видишь, трос путается под ногами? — заорал толстяк над самым ухом Миши, показывая на выросшую за спиной Андрея гору стальных колец. — Ты что, глазеть сюда пришел? Быстро убирай!
Миша растерялся, ухватился за липкую стальную петлю голыми руками, поволок её по палубе куда-то в сторону, к борту…
— Куда!!.. На вьюшку наматывай!
— Не надо! — возразил боцман, обернувшись. — Сейчас будем его снова подавать. Разнеси по палубе. Возьми голицы!
— Выброску привязывать умеешь? — спросил Андрей.
Миша лихорадочно соображал. Он не успевал реагировать на всё, что на него сыпалось с разных сторон. Но выброска — да! Это он помнил по занятиям в училище, это приятная и лёгкая работа. К тросу привязывают длинный тонкий линь с мягким грузом на конце, этот груз кидают на берег, там линь подхватывают и уже за него подтягивают швартовный трос… Выброску, вспомнил Миша, необходимо привязывать к боковой стороне огона, чтобы линь не зажало при швартовке между тросом и тумбой. Кажется, выбленочным узлом. Выбленочным с петлёй.
— Умею! — торопливо сказал Миша. — Я сейчас.
Вдвоём со штурманом подтащили к клюзу петлю троса, крепко привязали продетый с наружной стороны линь.
— Кидать умеешь, студент? Давай! Эй, там, берегись!
Причал был рядом, прямо под скулой судна. Докеры внизу задрали головы и ждали броска. Не докинуть было невозможно. Мише хотелось сделать это красиво, чтобы хоть немного подняться в глазах боцмана, Андрея и штурмана-придиры. Раньше он видел, как это делают матросы: берут бухту с грушей, широко замахиваются, и груша красиво летит по параболе, разматывая в воздухе кольца бухты, а затем мягко шлёпается и катится по причалу…
Спутанная бухта на коротком поводке, привязанном к швартову, спружинила назад, почти невозможным образом, вопреки закону притяжения, скользнула в обратную сторону по отрицательной параболе — и груша ухнула в узкую щель между бортом и причалом, увлекая за собой весь линь. Прямо в воду.
— Морская серость! — в сердцах отчеканил боцман.
Рабочие на причале смеялись. Лицо Бородина налилось кровью.
«На баке, что там у вас происходит? — возмущались на мостике. — Доложите о подаче продольного!»
— Сейчас, — смущённо хрипел в микрофон третий помощник. — Сейчас подадим. Заминка.
Боцман отошёл от брашпиля, свесился далеко за борт, ухватил привязанный к тросу конец выброски и вытянул её всю из воды. Небрежно кинул мокрую грушу на причал к ногам докеров, подтолкнул трос в клюзе…
Тут случилось то, чего, видимо, никто не предвидел. Боцман со штурманом в суматохе недоглядели, а Миша вообще не мог знать. Раскинутый по палубе широкими шлагами толстый стальной трос под тяжестью огона заскользил вниз, набирая скорость.
После всех промахов и перенесённых унижений Миша находился в ступоре. Он уже не думал о том, чтобы реабилитировать себя, вовсе не собирался кидаться грудью на амбразуру. Но он видел устремившуюся за борт стальную змею, запрыгавшую, загрохотавшую по палубе своими тяжелыми кольцами, и подсознательно чувствовал, что это вне плана, этого никак не должно быть. И так же подсознательно перед его глазами возникла картина, как всего несколько минут назад одним движением ноги Андрей ловко остановил рванувшийся было в клюз трос. В этот миг один из скачущих шлагов упал на ребро кнехта, на то самое место, где недавно придержал трос Андрей, и Миша, не отдавая себе отчета, подскочил и наступил на него носком ботинка…
Что было дальше, он сам не смог бы описать. Чудовищная змея билась под его ногами, ускоряя бег, ударяла по бедрам и рукам, пыталась опутать, повалить и затянуть в железную дыру, порвать там на клочки, а он плясал на ней, инстинктивно выделывал безумные антраша, чудом уходя от бешеных удавок, от испуга лишившись всякого соображения.
Когда трос, напоследок с силой рванув приваренную к палубе вьюшку, до конца смотался в воду и застыл, Миша нетвердо отступил от кнехта и прислонился к фальшборту, ошеломлённо оглядываясь кругом с жалкой улыбкой. Лицо третьего штурмана из пунцового сделалось землистым, а у боцмана дёргалась щека.
— С меня же голову снимут! — пробормотал Бородин.