— Кто-то за тебя молится, — сказал Мише боцман, глядя на него, как тому казалось, с презрением.
— Какой-то охеренный праведник, — невозмутимо подтвердил Андрей.
После швартовки Миша лежал в каюте на верхней койке, отвернувшись к стене. Теперь он точно знал, что морская работа не для него, и лихорадочно искал выход из положения. Отправляться в рейс на этом судне было немыслимо. На него станут показывать пальцем и смеяться в лицо. Распоследний чурбан, какой-нибудь Жабин будет смотреть на него сверху вниз, как смотрел боцман. Его отправят драить туалеты и мыть кастрюли, справедливо решив, что ни на что другое он не способен. Хорошо, что всё разрешилось так скоро, пока он ещё не вышел в рейс; списаться на берег где-нибудь за границей было бы сложнее. Сейчас он просто пойдёт к старпому, заберёт документы, сойдёт с трапа со своей сумкой, как пришёл сюда, ни с кем не прощаясь и ни на кого не глядя, а там… Дальше начиналось, конечно, самое тяжёлое. Предстояло как-то объяснить свой поступок в училище, заявить, что он не хочет плавать, и приготовиться к крутой перемене судьбы. Возможно, его сразу отчислят и отправят служить в армии. В лучшем случае, учитывая хорошую успеваемость, разрешат перейти на другой факультет, учиться на какого-нибудь экономиста или диспетчера в порту. Скучная и совершенно чуждая профессия случайным образом свяжет его на всю последующую жизнь. Предстояло признать своё поражение дома — перед матерью, бывшими учителями, друзьями, знакомыми… Всё это казалось обвалом жизни, чуть ли не хуже самой смерти. Он снова и снова начинал искать выход и неизбежно шёл по тому же кругу.
«Боцману Ругинису срочно подняться в каюту старпома!» — несколько раз прохрипела принудительная трансляция голосом, похожим на голос третьего помощника.
«С меня же голову снимут», — вспомнилось Мише. Похоже, Бородин упредил события и изложил начальству свою версию происшедшего. А старпом на боцмана имеет зуб, он будет рад возможности свести счёты. Боцман не станет оправдываться и объяснять, не такой это человек. Да и кому объяснишь, разве что капитану? Только капитан может предотвратить расправу. А рассказать ему всю правду может только он, Миша. Призвав в свидетели, если понадобится, Андрея Чернеца. Матрос сам заступаться не пойдет, но и вилять, когда призовут к ответу, не будет. А Мише теперь нечего терять: возьмёт всю вину на себя и покинет судно. Надо будет сказать капитану напоследок: «Гоните вы отсюда этого старпома!» Или лучше так: «Я всё равно ухожу, но мой вам совет: гоните вы этого крысятника, иначе быть беде!»
Он решительно поднялся и спрыгнул с койки. Надо было торопиться — капитан со старпомом после рабочего дня могли сойти на берег, ищи потом концы и требуй свои документы непонятно у кого…
Пошёл наугад, подозревая, что капитанская каюта должна быть где-то близко от каюты старпома, возможно, на той же палубе. Впереди него как раз поднимался по трапу боцман — обернулся на Мишу сверху, глянул пронзительно, но ничего не сказал. На командирской палубе боцман свернул налево, к старшему помощнику, Миша направился в другую сторону и скоро упёрся в нужную дверь. Постучал не без трепета.
Капитан сидел за столом перед ноутбуком. Выглядел он лет на тридцать пять — сорок: вальяжный суровый мужик с короткими усиками, густой волнистой шевелюрой над крутым лбом, насупленными бровями и заметно выпирающим под белой сорочкой брюшком. Обратил на вошедшего строгий взгляд, снова углубился в работу. Миша скромно стоял у двери.
— Я вас не вызывал, — бросил наконец мастер после затянувшейся паузы, уже не оборачиваясь.
— Товарищ капитан, я на вашем судне первый день, — вымолвил Миша. — Разрешите представиться…
— Это не нужно, — оборвал мастер. — В чём дело?
— Дело безотлагательное. Как раз сейчас, в эти самые минуты, старший помощник чинит несправедливую расправу над боцманом.
— Что?! — Капитан оторвался от работы, всем телом повернулся вместе с креслом и уставился на Мишу с изумлением.
— Я допустил во время швартовки на баке грубые ошибки, — торопливо продолжил Миша, глотая слова и дрожа всем телом. — Не докинул выброску, затем утопил трос… То есть трос сам пошёл, а я пытался его остановить… Нарушил технику безопасности. Я виноват и должен понести наказание, но боцман тут ни при чём. Он, наоборот, удерживал меня. Утром я оказался свидетелем его ссоры со старшим помощником и теперь боюсь, что мои промахи станут поводом, чтобы расправиться с Ругинисом. Пожалуйста, возьмите это дело под ваш личный контроль.
Скользнувшее было по лицу капитана в начале этого монолога подобие улыбки быстро исчезло, сменившись хмуро-непроницаемым выражением.