И действительно двинулся к двери. За ним с живостью, будто давно только этого и ждал, последовал капитан. По примеру командиров начали подниматься другие. Скоро вокруг тюремщика образовалось полукольцо. Многие тряслись от страха, прятались за чужие спины. Ждали чего угодно, только не того, что случилось дальше.
Стражник повёл себя вопреки всякой тюремной логике. Вечно молчавший бритоголовый истукан неведомой национальности, про которого даже не было известно, понимает ли он по-русски, изобразил на лице что-то вроде улыбки и старательно, как иностранный студент на уроке русского языка, выговорил:
— Сейчас, сейчас. Подождите минуточку!
Затем встал, отпер своим ключом дверь (прежде она отпиралась только снаружи, внутренняя стража предусмотрительно ключи при себе не держала) и как-то боком, по-прежнему улыбаясь и чуть не кланяясь, выскользнул из столовой. При этом не забыв, однако, щёлкнуть замком с той стороны.
Узники застыли в недоумении. Всё это было похоже на завершение очередного акта в каком-то нелепом спектакле.
Часы показывали половину шестого.
— Песец, ребята, — раздался в напряжённой тишине тонкий, дрожащий голос Сикорского. — Мы же свидетели. Мы им теперь ни к чему.
Дверь взломали не скоро. Во-первых, долго не могли оправиться от потрясения. Какое-то время надеялись (не все, конечно), что стражник действительно пошёл за доктором и скоро его приведёт. Во-вторых, подступали с осторожностью, готовясь к шквальному огню снаружи. Не могло быть такого, чтобы их оставили совсем без присмотра! Никто не хотел становиться тараном и первой жертвой. Решимости придало только неприятное чувство, рождённое словами Сикорского: в этой душной, наглухо закрытой камере уморить газом или расстрелять всю команду было проще простого. Ну и в-третьих, наконец, судовая дверь в металлической раме — не слабая вещь, с ней не сразу справится и физически крепкий человек. Среди узников крепких поубыло, а кто остался, изрядно растеряли свои силы за дни вынужденной неподвижности.
Первым начал толкать дверь плечом старпом, не остывший от приступа ярости (он в те минуты действительно потерял над собой контроль и шёл на рожон). Когда он выдохся, за дело принялся массивный Красносёлов, однако и капитанский вес не помог. Стали пробовать другие, уже осмелев, поскольку снаружи не последовало никакой враждебной реакции. Дверь трещала, но не поддавалась. Наконец Жабин крикнул «посторонись!», разбежался — и его изношенный на палубе кирзовый сапог довершил дело.
Дальнейшее могло показаться постороннему взгляду новым актом всё той же пьесы. Люди обрели желанную свободу, но никто не спешил ею воспользоваться. В распахнувшийся с треском проём глядели чуть ли не с ужасом. Предстояло начинать какую-то совсем другую жизнь, к которой никто не успел внутренне подготовиться: так быстро произошли перемены. Требовалось самостоятельно принимать решения, совершать рискованные поступки. Официально их никто не освобождал: за углом коридора вполне может скрываться автоматчик, и — «при попытке к бегству». Ведь если Сикорский прав, тюремщикам потребуется формальное обоснование для расправы, пусть самое ничтожное и глупое; кто-то с них в конце концов спросит за кучу трупов…
Старпом переступил через комингс. К нему вплотную, зябко передёрнув плечами, пристроился Сикорский. И снова резвость проявил капитан — стремительно обошёл обоих на короткой дистанции в узком коридоре, раньше всех оказался в холле, оглядел внизу и вверху трап и махнул рукой остальным: чисто! Тут уже рассыпалась по ступеням дробь множества ног. Одни кинулись в каюты, в надежде встать наконец под душ и переменить белье, другие — на воздух, на палубу. Красносёлов с Акимовым, не сговариваясь, устремились в рубку.
Все двери были нараспашку. Никаких чёрных людей с автоматами. Кто-то маячил на правом крыле, с оголённым торсом, в закатанных до колен штанах и босой. Да в левом дальнем углу рубки приник к иллюминатору плечистый парень в оранжевой футболке, словно замечтавшийся при виде сияющей морской глади. Однако вошедших заметил сразу и обернулся:
— Вы уже здесь! Тогда подойдите сами. Корабль вызывает всё утро.
Благодушная ухмылка на лице, под короткими рукавчиками поигрывают рельефные бицепсы, татуировки на запястьях… Старпом, с ещё опухшим после побоев лицом и саднящими дёснами, невольно отпрянул. Капитан остолбенел, не в силах поверить своим глазам. Это был Боб.
Из оцепенения их вывел раздражённый хриплый голос по громкой связи УКВ: «Вызывает сторожевой корабль «Успешный». Капитан сухогруза, ответьте кораблю!»