— А что случилось? Ничего не случилось. Давайте-ка присядем на минуту… Не нужно усложнять, это всё ваши нервы и воображение. Никто не погиб, не изувечен, ничего не сломалось. Ошибки совершают на каждом шагу даже опытные моряки, а вы только учитесь. Возможно, капитан разговаривал с вами не слишком ласково, но это оттого, что у него сейчас много действительно серьёзных забот, о которых нам с вами лучше не знать. Он забыл про вас в ту же минуту, как вы от него ушли, поверьте. Держите положенную дистанцию, не напоминайте о себе без надобности, и всё будет в порядке. Это не злопамятный человек, он не станет вас преследовать. Боцман тоже не станет, и он догадывается, что вы желали ему добра. Палубная команда — славные ребята, они пошутят и тоже забудут. А что вас ждёт на берегу? Крушение жизненных планов, чувство поражения? И разве там легче утвердиться среди людей, за что бы вы ни принялись? Я не имею права и не хочу вас удерживать, но попробуйте взвесить всё. — Старпом помолчал и зачем-то повторил задумчиво: — Я меньше всего хотел бы вас здесь удерживать. Но как знать, может быть, именно в этом рейсе вас ждёт первое в жизни серьёзное испытание на прочность… Вы ведь не простите себе потом этой слабости. Подумайте до завтра, а теперь поспите перед вахтой.
В каюте Миша всё-таки уснул, и в тот же самый миг, как ему показалось, его принялись бесцеремонно трясти за плечо. Он не сразу и сообразил, где находится. В темноте возле койки стоял Жабин.
— Поднимайся, — шипел тот прямо в ухо, чтобы не разбудить спящего внизу Андрея. — Меняться пора! Ну, проснулся, или мне ещё раз прийти?
На палубе было зябко. Холодное балтийское небо слоилось низкими чуть различимыми облаками. Миша пожалел, что не взял с собой из дому тёплый бушлат.
— Надевай мой ватник, потом отдашь, — расщедрился Жабин. — Смотри, куда повязка у тебя сползла, уронишь сейчас! Эх, штурмана…
Он показал, как опускать-поднимать трап (ночью, в целях безопасности, трап был приподнят над причалом), какой кнопкой вызывать вахтенного штурмана. Передал распоряжение по вахте: раньше других, в половине шестого, разбудить шефа…
— Шефа? — не понял Миша. — Это кто, старпом?
Жабин от возмущения даже отвернулся и произнёс несколько крепких выражений в сторону.
— Шеф — это повар, Светка Юнаева. Тут на бумажке номер её каюты записан. А в семь разбудишь Андрюху и второго помощника, сегодня он на вахте. Про Андрюху не забудь, он тебя меняет, до этого ему надо позавтракать успеть. Иначе будешь тут торчать до посинения… А старпом твой — крысятник, понял? Ты всё начальство успел облазить, с крысятником лясы точил. Смотри!
— Что ты несёшь? Я требовал у него документы, хочу списаться на берег.
— Списаться, говоришь? Значит, расчухал? Молоток! А у меня весь день башка трещала. От этого, наверное.
— От чего «от этого»?
— Сам знаешь. Ящики у нас в первом трюме, а что в ящиках — неизвестно. Тяжеленные, тонн под тридцать. Говорят, бомбы или ракеты. То ли химия, то ли радиация. Их сразу горбыльком прикрыли, чтобы портовый контроль за границей не приклёпывался. И крысятника прислали сторожить. Этот старпом у нас меньше недели, раньше мы с другим плавали. Мужик был — задубись… Капитаном на контейнеровоз ушёл. Видишь, на причале двое с собакой? Вон, вон, напротив полубака! До погрузки их не было, а теперь каждую ночь дежурят. Смотрят, как бы кто ящики до отхода не спёр. А ты, значит, бежишь, как крыса с тонущего корабля? Всё верно, свои яйца ближе к телу. Я бы тоже сбежал, да потом с волчьим билетом никуда не возьмут. Они умеют это устраивать, у них система. Ну, будь!
Оставшись один, Миша принялся механически бродить по палубе: пять шагов от своего поста в корму, пять шагов обратно. Дальше отойти не решался. Иногда вглядывался в подсвеченные палубными огнями силуэты судовых кранов, за которыми в недрах трюма должны были скрываться таинственные ящики. Жабину он верил и не верил: очень уж комичную, на его взгляд, фигуру представлял собой этот матрос, да и предположения его были из разряда фантастики. Бомбы, секретные агенты — всё это выглядело чересчур увлекательно, такое Миша мог представить только в кино. Должно было здорово повезти, чтобы среди рутины и убожества матросской работы на этой загруженной дровами посудине, пришвартованной где-то в болотном краю, попасть в подобную переделку! Это всё равно что увидеть НЛО с зелёными человечками. Жабин злится на старпома, тот к нему придирается, вот и всё объяснение.
Другое дело, что Миша пока так и не решил, как ему поступить: остаться здесь или забрать утром документы и уехать. Старпом обещал, что не будет препятствовать. Но Жабин что-то говорил насчет «волчьего билета». Надо думать, какая-то нехорошая бумага непременно пойдёт отсюда следом за Мишей в училище, и это точно будет конец карьере. Готов ли он к этому? Теперь же примешивалось ещё одно щекотливое обстоятельство: есть на борту ящики или нет их, но его уход будет восприниматься Жабиным и другими (Жабин не такой человек, чтобы хранить молчание) как бегство от опасности. Сколь бы случайным и кратковременным ни было пребывание Миши на этом судне, он не хотел прослыть среди этих людей трусом. Можно было вообразить, каким пренебрежительным взглядом одарит его на прощание боцман, как осклабится сосед по каюте Андрей, как искренне огорчится Иван Егорович, сколько язвительных шуток отпустит Александр Васильевич. Да и старпом… Стоп. Что — старпом? Если Жабин прав, то он знает о ящиках побольше других, и насмехаться ему вроде как не пристало. А если всё это выдумки и наветы, то тогда ему тем более не до смеха. Надо ведь как-то оправдываться перед экипажем…