— Там были, вы же знаете, обстоятельства, — оправдывался подвыпивший офицер.
— Придержите язык за зубами! Что Бугаев может сделать с кораблём? Я вас спрашиваю: что можно сделать с кораблём одному человеку? Потопить, взорвать?
— С кораблём? Ничего не может, он туда не попадёт. Или вы имеете в виду, с судном?
— Да чёрт бы вас всех побрал с вашими морскими выкрутасами! Неужели не понятно, о чём спрашиваю!
— Взорвать — это вряд ли. Тут нет взрывчатки. Самое большое — попортить оборудование или что-нибудь поджечь…
— Запускайте все противопожарные средства!
— Что?!..
— Делайте что-нибудь! Ищите!
Кавторанг, устав препираться, кивнул Красносёлову, тот включил звонок громкого боя.
Появившимся каплею и дежурному мичману было приказано проверить по списку наличие людей в столовой, усилить охрану, никого не выпускать и начать силами военных моряков немедленный досмотр судна.
Пухло был озабочен по-своему. Он отозвал Акимова в сторону, сказал:
— Это хорошо, что вы первый забили тревогу. Кстати, всё забываю вас поблагодарить за подсказку насчёт мусора в первом трюме. Вы были правы, нечего эту дрянь с собой возить. Завтра с корабля прибудет специальная команда, отмоем всё как следует, и можно жить спокойно. Если у нас с вами дальше так пойдёт, мы поладим. Скажите, у вас был накануне какой-нибудь разговор с этим… Ну… Как его?
— С Бугаевым?
— Да-да, вот с этим Бугаевым. Может быть, он делился с вами планами?..
— Да нет, какие планы… — Старпом смешался: его впервые поразила мысль о возможной связи Мишиного исчезновения с содержанием их последней беседы.
— Подумайте хорошенько! Я вижу, вы сами не вполне уверены. А другой, с которым он теперь общается… Ну, как же его… Он был при вашей беседе?
Акимов попытался было понять, о ком речь, но наконец раскусил с запозданием нехитрую уловку.
— Чего вы боитесь? — с омерзением спросил он. — Что Бугаев покончит с собой?
— Заметьте, это сказали вы, — промолвил Равиль Ахметович, испытующе глядя прямо в глаза старпому. — Но ещё хуже, если Бугаев живым попадёт в руки недобросовестных людей и те используют его фантазии во враждебных нам целях.
За ночь все помещения судна обследовали не по одному разу. Акимову разрешили участвовать в поисках; позднее по его настоянию подключили к ним Сипенко, Карапетяна, Лайнера и Сикорского, хорошо знающих каждый свои «шхеры». Впрочем, старпом уже тогда чувствовал, что это напрасный труд, что было бы действительно разумнее объявить тревогу «человек за бортом», осветить поверхность моря прожекторами, спустить катер, — ведь бывает, что самоубийцы, даже приняв твёрдое решение, подолгу медлят, да и нелегко для умеющего плавать человека с первой попытки пойти на дно… Моряки вместе с военными осмотрели надстройку, помещения под полубаком и в кормовой тамбучине, трюмы, машинное отделение, заглянули в спасательные шлюпки, в кабины кранов, даже в тоннель гребного вала. Начальство допрашивало своих матросов и старшину, находившихся во время пропажи Бугаева возле первого трюма, — по понятным причинам, строго конфиденциально. Акимов, чтобы восстановить для себя картину в подробностях, ещё раз поговорил с несчастным Ругинисом. По словам того, получалось, что он разглядел издали, как Бугаев поднялся по трапу на палубу юта и вошёл в надстройку. Дверь вела в холл, где дежурил вооружённый вахтенный, который должен был сразу препроводить подследственного в столовую. Вахтенный уверял, что не отлучался со своего поста ни на секунду и что никто в это время с палубы в надстройку не заходил. Но дело в том, что вход в надстройку помимо наружной железной двери, в тихую погоду настежь распахнутой и закреплённой стопором, состоял из двух деревянных дверей, между которыми существовал небольшой тамбур — вполне достаточный для того, чтобы спрятаться. Человек, закрывший за собой первую дверь, мог не открывать вторую. Об этом раньше всего подумал Акимов, пытаясь свести концы с концами в противоречивых свидетельствах очевидцев. Бугаев, знавший, что за ним следят с палубы, мог войти в первую дверь и затаиться в тамбуре, а через некоторое время, обманув наблюдателей, снова тихо выскользнуть наружу и направиться в сторону неосвещённой кормы, где в это время не было никого.
О чём он думал перед прыжком в тёмную воду? Дал ли себе возможность задержаться на краю и ещё раз всё взвесить? Вдохнул ли парного воздуха тропической ночи, поднял ли в последний раз глаза на незнакомые яркие звёзды? Усмехнулся ли про себя столь абсурдному воплощению детских грёз о дальних странствиях и геройских подвигах, вспоминая когда-то сказанное старпомом, что все желания в конце концов осуществляются, только не всякий свою сбывшуюся мечту узнаёт… Или — как знать! — заветные книжные образы всё ещё поддерживали дух, и он серьёзно выверял по ним последние шаги, подавляя ледяной ужас, клацанье зубов и дрожь в коленях? Юношеское сердце честолюбиво…