Никто не знал, как всё случилось. Но когда ночные поиски на судне не дали результатов, почти никто уже и не сомневался, что случилось именно это.
Однако домыслы к делу не пришьёшь. Ухалину были нужны предметные улики, Пухло — гарантии того, что Бугаев не сбежал и не даёт показания недругам.
Утром с палубы корабля поднялся вертолёт и принялся низко облетать судно, всё расширяя круги. Он метался и зависал под ослепительным солнцем над бесконечной водной пустыней, как большая стрекоза, самим знойным монотонным стрёкотом своим навевая почему-то мысли о смерти.
По-другому напомнила о том же возня на самом судне. Вместе со сменной вахтой прибыли с корабля странные существа. Все одинаковые, в серых прорезиненных костюмах, с круглыми стеклами противогазов вместо глаз и хоботами вместо носа, они напоминали страшных насекомых. Это была специальная команда химической службы, о которой говорил Пухло. Неповоротливые в громоздких одеяниях, они осторожно спустились один за другим в тот самый трюм, где накануне без всяких защитных средств, обливаясь потом и покрываясь едкой пылью, целый день трудилась палубная команда сухогруза. Туда перекинули шланг, подключенный к гидранту на палубе. Брызнула пенистая струя, зашуршали щётки…
На следующий день вертолёт для поисков Бугаева (или того, что ещё недавно было Бугаевым) не задействовали, но с военного катера предприняли что-то вроде траления: возле судна по дну туда-сюда протаскивали на тросе кошку. Исполнители занимались этим вяло и неохотно, матеря своё и штатское начальство, и всем было заведомо понятно, что глупость творится для галочки.
Тем временем изменился режим охраны. Кавторанг был удалён, вместо него от военно-морского командования прибыл с корабля краснощёкий упитанный капитан третьего ранга. Выставили дополнительно круглосуточную, вооружённую автоматами вахту на корме, на баке и на шлюпочной палубе. В столовой утром и вечером в одно и то же время устраивали поверки: ставили людей в шеренгу возле переборки и по списку выкликали фамилии. Вызываемых на допросы моряков теперь от двери до двери сопровождал дежурный с кобурой на поясе.
О том, какую легенду сочинили «наверху», Акимов впервые узнал от вернувшегося с очередного допроса Сикорского. Александр Васильевич был не в себе, ёжился в своём клетчатом пиджачке, точно ему вдруг стало холодно. (Ухалин с первого дня распорядился запустить на судне систему кондиционирования воздуха, которая при неприхотливых «рыболовах» в целях экономии топлива была отключена, но в набитой людьми камере это не избавило от духоты.) То садился, то вскакивал и начинал бродить и всё бормотал под нос:
— Сбежать из тюрьмы, слинять, подрессорить… Перейти в другое состояние. М-да, вот уж поистине: перескочить в другое состояние.
— О чём вы? — спросил Акимов.
— Повторяю словарные значения слова «спринг», — сказал Сикорский. — Боялся, позабуду, пока сидим здесь. Да ведь не дадут забыть. Это же надо было так закодировать нас одним словом! Поневоле в колдовство начнёшь верить.
— Значит, там и «другое состояние» было? Смерть, что ли?
— Если бы смерть. Мёртвых всё-таки хоронят. Это значит — не быть. Не было человека, и всё тут.
— Про кого это? — тихо спросил старпом, ужасаясь своей догадке.
Сикорский не ответил, лишь зябко передёрнул плечами.
Попроще высказался, побывав наверху, Иван Егорович:
— Алексеич, они хотят на тебя Бугаева повесить. Вроде как из-за тебя парнишка того… Я тут подумал: ему ж теперь всё равно? Не нашли его, и ладно. Может, для него оно и лутче. Тебе-то зачем мучиться? А этим тоже не хочется в бардаке своём признаваться, что у них люди пропадают. Короче, для всех получается выгодней, чтобы его как будто не было. Ну, вообще не выходил он с нами в рейс. А? Как думаешь?
— Четырнадцать человек нас осталось, — пробормотал Акимов. — Целых четырнадцать человек с ним бок о бок больше месяца… Кто же осмелится на такое!
— Да все уж согласились, подписали, — вставил, не поднимая головы, Бородин.
— Все? Ругинис?!
— Да, Гера тоже.
— Пильчук, Карапетян, Симкин, ты сам?..
— Да, да.
— А… Светлана?
Бородин ещё ниже опустил голову, зачем-то потрогал отросший ноготь на большом пальце босой ноги.