– Мы внутри автомата «Колы»? – неловко пошутил Хокенберри, стараясь заглушить собственное чувство тупой обреченности.
– Компания «Кока-Кола», Атланта, штат Джорджия, приблизительно тысяча девятьсот пятьдесят девятый год, – пророкотал иониец. – Дизайн и схемы скопированы с одного из заводов по розливу.
– То есть бросаешь четвертак и получаешь баночку, – выдавил из себя Хокенберри. – Разве что без газировки, а с термоядерной бомбой в сорок пять килотонн, которые взрываются за хвостом корабля. И так тысячи раз.
– Правильно, – согласился Манмут.
– Не совсем, – поправил его иониец. – Помните, речь о конструкции пятьдесят девятого года. Так что кидать нужно не четвертак, а десять центов.
И краб раскатисто рассмеялся, пока серебристые банки на конвейерных лентах не задребезжали ему в унисон.
Шершень уже летел навстречу медленно растущему диску Марса, когда схолиаст промолвил, обращаясь к единственному соседу, маленькому европейцу:
– Забыл спросить… Оно как-нибудь называется, ваше судно?
– Да, – ответил Манмут. – Кое-кто решил, что имя ему не помешает. Сначала хотели окрестить «Орионом»…
– Почему? – полюбопытствовал мужчина, следя через иллюминатор, как за кормой стремительно исчезает Фобос вместе с кратером Стикни и гигантской космической посудиной.
– Так именовался проект корабля на бомбовом ходу, созданный земными учеными в середине двадцатого столетия. Однако в конце концов первичный интегратор и начальник над всей экспедицией принял вариант, который предложили мы с Орфу.
– И какой же? – Хокенберри плотнее вжался в силовое кресло: летательный аппарат с ревом и шипением ввинчивался в марсианскую атмосферу.
– «Королева Мэб», – сказал моравек.
– «Ромео и Джульетта», – кивнул собеседник. – Это было твое предложение, угадал? Ты ведь у нас любитель Шекспира.
– Как ни странно, не мое, а моего друга, – откликнулся европеец.
Ворвавшись в атмосферные слои, они летели над вулканами Фарсиды по направлению к Олимпу, Брано-Дыре и Трое.
– А при чем тут корабль?
Манмут покачал головой.
– Орфу не стал ничего объяснять. Лишь процитировал Астигу-Че и прочим отрывок из пьесы.
– Какой именно?
– Вот этот:
– …И так далее, и тому подобное, – закончил европеец.
– И так далее, и тому подобное, – повторил доктор филологии.
Населенный богами Олимп заполнял собою все носовые иллюминаторы. По словам Манмута, вулкан поднимался над уровнем марсианского моря всего лишь на шестьдесят девять тысяч восемьсот сорок один фут – во дни Хокенберри его считали на пятнадцать тысяч футов выше. И все-таки… «Этого более чем достаточно», – усмехнулся про себя схолиаст.
А там, на вершине – заросшей травою вершине, – под мерцающей эгидой, поверхность которой переливалась под лучами утреннего солнца, находились живые существа. И не просто живые – боги. Те самые боги. Воевали, дышали, сражались, плели интриги, сходились друг с другом, не так уж сильно отличаясь от людей, знакомых бывшему преподавателю по прошлой жизни.
И вдруг тяжелые тучи уныния, месяцами клубившиеся над головой Хокенберри, начали рассеиваться, в точности как длинные полосы белых облаков, отлетающие к югу от вершины Олимпа на крыльях северного ветра, что сорвался с моря Фетиды. В этот миг доктор классической филологии проникся чистой, простой и полной радостью бытия. Отправится он в экспедицию или нет, прямо сейчас Хокенберри ни за что не поменялся бы местами ни с кем на свете, какое бы время и мир ему ни предложили.
Манмут резко вырулил шершня к востоку от Олимпа, в сторону Брано-Дыры и Трои.
17
Выбравшись из дома Одиссея на Итаке, окруженного заградительным покровом, Гера перескочила прямо на вершину Олимпа. Беломраморные здания с колоннами на зеленых склонах, разбегающихся от озера кальдеры, мерцали в слабых лучах более далекого солнца.
Поблизости мгновенно материализовался Колебатель Мира Посейдон.
– Дело сделано? Громовержец уснул?
– Повелитель Молний выводит громы одним лишь храпящим носом, – отвечала белорукая богиня. – А на Земле?
– Все как мы задумали, дочь великого Крона. Целые недели нашептываний и тайных советов Агамемнону и его военачальникам принесли свои плоды. Ахиллес, как всегда, бродит по красным долинам, тогда как сын Атрея уже поднимает разгневанное большинство против мирмидонцев и прочих верноподданных Пелида, оставшихся в стане. Потом он замыслил направить их под стены Илиона, к незапертым Скейским воротам.
– Ну а троянцы?
– Эней по-прежнему здесь, у подножия Олимпа, но не решается действовать без Гектора, а тот еще отсыпается после ночного бдения у горящих останков брата. Деифоб до сих пор обсуждает с Приамом намерения амазонок.
– А Пентесилея?
– Менее часа назад пробудилась и облачилась в доспехи на смертную битву с Ахиллом. Недавно в обществе дюжины соратниц под ликование горожан покинула Трою и только что миновала Брано-Дыру.
– Дева Паллада с ними?
– Я здесь. – Блистая златыми боевыми латами, Афина возникла одесную Посейдона. – Пентесилея скачет навстречу своему року… А вместе с ней и гибель быстроногого мужеубийцы. Все кратковечные терзаются жестоким смятением.
Супруга Зевса тянется, чтобы пожать закованную в металл руку гордой богини.
– Знаю, как нелегко тебе пришлось, о сестра по оружию. Ахиллес от рождения слыл твоим любимчиком.
Паллада покачала головой в сияющем шлеме.
– Уже нет. Этот смертный оболгал меня как убийцу Патрокла и похитительницу трупов. Он поднял меч на меня и на весь мой род. Будь моя воля, его душа уже отлетела бы в сумрачный дом Аида.
– Да, но ярость Зевса страшит меня, – проворчал Колебатель Земли.
Его доспех оттенка зеленовато-синей глубоководной патины покрывали узоры в виде крутых волн, рыб, кальмаров, левиафанов и акул. На шлеме над отверстиями для глаз топорщились боевые клешни крабов.
– Снадобье Гефеста заставит его ужасное величество храпеть без просыпа семь дней и семь ночей, – промолвила Гера. – За это время важно достичь наших целей. Ахиллесу – изгнание или смерть, Агамемнону – возвращение лидерства, Илион – уничтожить. Или по крайней мере возобновить осаду без надежды на примирение. Когда Зевс проснется, мы поставим его перед фактами, которых не изменить.
– Но ярость его будет ужасна, – не сдавалась Афина.
Белорукая рассмеялась.
– Ты мне изволишь рассказывать о ярости сына Крона? Да по сравнению с ним Ахиллес не гневался, а надул губки, как безбородый юнец, и пинал ногою камушки. Предоставь его мне. Я как-нибудь разберусь с Верховным Отцом после. Главное – исполнить задуманное. Нам еще нужно…