Фетида бросила на него злобный взгляд.
— Я ещё расквитаюсь, только не с тобой, Гермес, а с твоим хозяином.
— Этих слов я не слышал, — галантно ответил посланец богов.
4. Яблоко раздора
Не часто богиня выходит за смертного. На свадьбу Пелея были приглашены все боги Олимпа и все земные властители. И мир не видел ещё такой свадьбы! Сам громовержец Зевс сошёл со своего трона и обошёл гостей, приветствуя их, даже обменялся с некоторыми парой слов. Рядом с женихом он задержался, положил ему руку на плечо и ласково, по-отечески сказал: «Молодец, Пелей. В чём-то я тебе даже завидую… А в чём-то нет».
В первый раз в жизни в присутствии всех олимпийских богинь самое большое внимание привлекала к себе Фетида. Но радости у неё на лице не было. Она принимала поздравления спокойно и сдержано. Лишь когда к ней подошла Гера и, нежно взяв её за руки, тихо сказала: «Фетида, дорогая, я ведь всё знаю: ты отказала Зевсу, и он в наказание выдал тебя за смертного. Но ты не должна ни о чём жалеть: ты поступила мужественно, достойно богини, и я этого никогда не забуду. Будь счастлива несмотря ни на что», Фетида всхлипнула и сказала: «Мой сын всё равно будет бессмертным, и он отомстит за меня».
Гости веселились вовсю. Вино и нектар текли рекой, слуги выносили одни яства за другими, а чтобы гости не устали есть и пить, между сменами блюд сам Аполлон исполнял свои лучшие музыкальные композиции, а музы пели и танцевали под его кифару. Дионис тоже пытался петь, у него получалось хуже, но ему тоже аплодировали, и веселье, затихавшее было при выступлениях муз и Аполлона, вновь разгоралось от блатных песен и похабных анекдотов в исполнении сильно подвыпившего Диониса.
Гости всё прибывали и прибывали. Привратники едва успевали проверять приглашения. Гермес сновал от гостей на кухню, из кухни ко входу, от входа снова к гостям, давая на бегу указания.
К турникету на входе подошла небрежно одетая богиня с неприятным злобным лицом.
— Ваше приглашение?
— У меня нет приглашения, — ответила богиня таким же неприятным скрипучим голосом.
— Ваше имя, простите?
— Эрида моё имя. Надо бы знать, милок.
Это была та, чьё появление на свадьбе наименее уместно. Зловредная богиня раздора, нудная, сварливая и скандальная стерва.
— Вашего имени нет в списках приглашённых.
— А мне есть дело до твоего списка? Я пришла, и изволь меня пропустить.
— Я не могу пропускать тех, кто не в списке, меня начальство накажет, — жалобно сказал привратник, незаметно дёргая у себя за спиной верёвочку звонка.
— Ну и кто твоё начальство?
Из-за турникета выскочил радостный, излучающий гостеприимство Гермес.
— Эридочка! Ласточка! Душечка! Как же мы тебя заждались! Где ж ты пропадаешь? Почему не проходишь? Что ты здесь делаешь?
— С привратником вашим препираюсь, как видишь.
Гермес зарделся от гнева.
— Несчастный! — закричал он на привратника. — Как ты смеешь препираться с богиней, которой не достоин даже поднести воды!
Он сделал широкий театральный жест, превратив привратника в рукомойник, и, снова расплывшись в улыбке, обратился к Эриде:
— Очень большое мероприятие, приходится набирать персонал на стороне. Берут необученных, неотёсанных, просто кого попало берут. Я разберусь, кто нанял этого наглеца, и примерно накажу. Обещаю.
— Но, прежде чем разбираться, ты меня, надеюсь, пропустишь? — мрачно спросила Эрида.
— Обязательно! Непременно! Безусловно! Покажи мне твоё приглашение, драгоценная.
— У меня нет приглашения.
— Как же ты могла его забыть! Но это не важно. Не надо никого за ним посылать, мы не будем проявлять не свойственный нам бюрократизм. Достаточно, чтобы ты была в списке приглашённых.
На лице Гермеса одновременно отразились ужас, смущение и возмущение.
— Не может быть! — воскликнул он. — Какой негодяй составлял эти списки! Я руки ему оторву! Нет, оторвать руки недостаточно. Нет такой ужасной казни, которой не заслужил бы этот бездельник! Мир не знал ещё такой вопиющей халатности! Тебя нет в списке!
— Извини, что прерываю твою искромётную клоунаду. Надеюсь, теперь, когда ты прояснил это недоразумение, я могу наконец пройти. Я проголодалась уже.
Выражение лица Гермеса стало таким несчастным, что сейчас его пожалел бы даже самый отъявленный воинствующий безбожник.