Отчаянная ситуация принудила Кромвеля и его начальника Манчестера покинуть фронт и уехать в Лондон (Кромвель находился там с 18 января до середины февраля 1644 года) для разработки политического решения военной проблемы. Однако в Вестминстере они увидели, что не все сочувствуют их положению. К этому периоду обнаружились глубокие разногласия между парламентариями по поводу дальнейшего ведения войны. Консервативная «мирная группа» членов парламента, в которой главным был Дензил Холлес, потеряла все надежды, которые она, возможно, имела в 1642 году, на одержание решающей военной победы, и теперь она настаивала на срочном заключении мирного договора с королем и в то же время на оборонительной военной стратегии. Однако в Вестминстере были члены парламента (называемые историками «военной группой» или «средней группой»), которые сохраняли первоначальное убеждение в том, что королю надо нанести военное поражение перед тем, как важные мирные переговоры смогут начаться. Джон Пим, который в 1643 году провел в парламенте новое военное налогообложение, административную реорганизацию и союз с шотландцами, к этому времени умер. Но его дело в Палате Общин перенял Оливер Сент-Джон, работавший с группой пэров, включая лордов Сэйе и Селе и Бартона, с которыми Кромвель свободно общался до войны. Следовательно, было естественно то, что в 1644 году Кромвель возобновил эти связи ради обеспечения парламентских мер, могущих усилить восточную армию. Однако Кромвель теперь играл более важную роль, чем в 1641–1642 гг., и действовал более предусмотрительно в успешной кампании, обеспечившей для Манчестера больше денег и лучший контроль над местными командирами в Восточной Англии. 17 января он ускорил в Палате Общин принятие указа, увеличивающего на 50 % ежемесячное обложение, взимаемое с определенных графств ассоциации, и ставящего финансы под контроль центрального комитета под председательством Манчестера в Кембридже. 22 января Кромвель произнес уничижительную речь в Палате Общин, нападая на Уиллогби как на неспособного генерала и его «распущенных и богохульных командующих»[46]. В отличие от вмешательств Кромвеля в работу парламента до войны, теперь для своих выступлений он умело подбирал время, чтобы оно совпадало с координированной политической кампанией, руководимой старшими парламентскими союзниками Кромвеля, что означало его уверенное политическое чутье, а также более тесную близость к политическим событиям, чем когда-либо. Повышение Кромвеля в должности до генерал-лейтенанта Восточной ассоциации, вторым командующим после Манчестера, и назначение в недавно организованный комитет обоих королевств в Вестминстере в феврале подтвердило его новый, более важный военный и политический статус среди парламентских противников короля накануне его первой крупной военной победы.
Оценка победы Кромвеля при Марстон-Море 2 июля 1644 года как «великой победы… примера которой не было с начала этой войны», является правильной[47]. Но это сражение не было поворотным пунктом в истории Английской гражданской войны, после которой победа парламентской армии стала неизбежной. Современников очень удивило бы такое предположение. Сразу же после победы при Марстон-Море английские парламентарии и шотландские союзники, которые официально присоединились к войне против короля предыдущей осенью после заключения договора с парламентариями (известного как Торжественная Лига и Ковенант), пребывали в эйфории. Но это настроение быстро изменилось в течение следующих нескольких месяцев, так как две главные парламентские армии перенесли суровые испытания. Армия Эссекса была разгромлена в Корнуолле в августе, а армия Манчестера (как будет видно) неудачно выступила против армии короля в Беркшире осенью. Однако сражение при Марстон-Море стало переломной чертой в карьере Кромвеля в двух отношениях.
Во-первых, Кромвель уверился в том, что он и его кавалерия выиграли сражение и что его союзники Ферфакс, Манчестер, Левен и шотландцы играли относительно незначительную (в лучшем случае) роль в достижении победы. Это мнение подтверждено и недавними оценками военных историков[48]. Точно установлено, что это был первый опыт Кромвеля как главнокомандующего в полномасштабном сражении; его управление кавалерийскими войсками было тесным и строгим (повторяя в большем масштабе тактику, которую он использовал в сражении при Гэйнсборо в предыдущем году). «Мы ни разу не атаковали, но разбили врага наголову. Левый фланг, которым я командовал, состоящий из нашей кавалерии и спасший немногих шотландцев в нашем тылу, поразил всю кавалерию принца», — хвастался он в чем-то справедливо, так как способность его кавалерии перегруппироваться после первой атаки дала ему возможность броситься на спасение кавалерии сэра Томаса Ферфакса и соединиться с пехотными полками армии Восточной ассоциации под командованием генерал-майора Лоуренса Кроуфорда, чтобы одержать победу над принцем Рупертом и графом Ньюкаслом, тогда как его начальники Манчестер и Левен сбежали с поля боя. Неудивительно, что ключевая роль в победе придала ему гораздо больше уверенности, чем когда-либо, и утвердила в убеждении, что его действия и дело, за которое он сражался, имели божественное предопределение. «Англия и церковь действительно пользовались великой благосклонностью Господа… Бог сделал их жнивьем для нашего меча»[49]. Кромвель завоевал огромное уважение в глазах современников. Неудивительно, что политические союзники Кромвеля в Вестминстере вторили его объяснению случившегося.
48
P. Newman, The Battle of Marston Moor (Chichester, 1981), p. 103; A. Woolrych, «Cromwell as a soldier», in Morrill, Cromwell, pp. 100 — 1.