Оценка управления Кромвеля делами за границей и в остальной части Британии в некоторых отношениях схожа с оценкой его успехов в Англии: гнетущий провал рассматривается с точки зрения достижения его идеалистических целей, о значительных лее успехах судят по меркам, приложимым к реальному политику. Но немногие современники или последующие комментаторы оспаривали его успех в достижении, по крайней мере, двух постоянных целей английской дипломатии в течение столетий: повысить международную репутацию страны и сохранить ее безопасность перед угрозой иностранного вторжения.
Одна из самых замечательных черт этого успеха в том, что он достигнут человеком неопытным в международной дипломатии. «Я склонен думать, что он (Кромвель) не имел слишком больших знаний в этой области («внешние дела»), — писал позднее критик Слингсби Безел в некоторой мере справедливо[299]. В 1655 году бранденбургский посол Иоанн Фридрих Шлезер посчитал необходимым обучить Кромвеля дипломатии относительно Балтики с помощью краткой лекции, используя карты. Другие рассказывали о недостатке опыта в международной дипломатии у кромвелевских советников. В августе 1655 года Кромвель сообщил по секрету шведскому послу в Лондоне Христеру Бонду, что «для него было горем то, что он так плохо образован и редко рискует говорить на любом другом языке, кроме английского». Через год Бонд был изумлен, когда узнал после отъезда Филипа Медоуса в Португалию, что немногие в кромвелевском окружении знали главные языки дипломатии. «Это позор, — писал он, — у них нет никого, кто может написать приличную строку на латыни, но слепой Мильтон должен переводить все, что они пожелают, с английского на латинский, и можно легко представить, как это происходит»[300]. Даже Балстроуд Уайтлок, который был назначен Кромвелем на дипломатическую работу, включая посольство в Швеции, обычно называл договор Оснабрюка 1648 года как договор Аугсбурга.
Тем не менее Кромвель и его советники обеспечили большой для своего времени международный авторитет республики. Даже враждебные наблюдатели, например, роялист сэр Эдвард Гайд, граф Кларендон, писали после Реставрации, что «величие Кромвеля в стране было лишь тенью славы, которую он имел за границей. Было трудно узнать, кто его больше опасался: Франция, Испания или Нидерланды, где его дружба была такой ценностью, к какой он привык. И так как они все приносили в жертву свою честь и интересы для его удовлетворения, то нет ничего, что он мог бы потребовать и в чем любой из них отказал бы ему»[301].
Когда английские послы впервые поехали за границу сразу же после установления республики, уважаемое международное мнение сторонилось их как представителей незаконного режима цареубийц. Наконец, двух послов в 1649 году убили. Однако в течение нескольких лет, конечно, после того как Кромвель стал протектором в 1653 году, большинство главных держав Европы довольно высоко оценивали республику и хотели иметь ее в качестве друга и союзника.
Хотя это было ограниченным суждением о природе внешней политики Кромвеля, сразу после Реставрации критика Слингсби Безела этой политики за якобы достижение религиозных целей Кромвеля ценой национальных интересов Англии открыла спор, который до сих пор не разрешен: была ли внешняя политика Кромвеля определена анахроническими религиозными целями? Преследовал ли Кромвель цели, противоречащие действительным национальным интересам Англии?
299
Slingsby Bethel, The World's Mistake in Oliver Cromwell, printed in W. Oldys (ed.), Harleian Miscellany; or a Collection of Scarce, Curious and Entertaining Tracts… (10 vols, 1808—13), vol. I, p. 289.
300
M. Roberts (ed.), Swedish Diplomats at Cromwell's Court 1655 — 56: the Missions of Peter Julius Coyet and Christer Bonde (Camden Society, 4th series, vol. 36, 1988), pp. 114, 282.