Щурясь на солнце, Тапур с улыбкой на губах мчится к белой кибитке, что везет его великое сокровище и которую зорко охраняет отборная сотня.
«Людоловом меня обозвала, — думает он о своей пленнице и мысленно потешается. — Ха! Я и есть людолов, потому что я — владыка степи. Умею ловить коней — умею ловить и людей. Ибо только сильный становится людоловом, а слабак — рабом. А таких красавиц, как дочь архонта, я готов ловить всю жизнь».
За белой кибиткой на поводу идет сауран [12], чудесный и выносливый скифский конь, хоть и неказистый с виду. Тапур, любуясь конем, подмигивает ему.
— Погулять хочешь, конь, по степям с ветром наперегонки побегать?..
Конь скалит желтые зубы, кивает головой.
— Как там дочь архонта? — весело кричит Тапур сотнику. — Все еще голосит, что я людолов?
— Выходит из кибитки только ночью, на привалах, — отвечает тот. — А злая, как волчица. Так и кидается на всех. Мои люди даже побаиваются гречанки.
— Ха!.. — доволен вождь. — Она такая… Люблю женщин, которые показывают когти и даже немного ими царапаются. Кровь тогда бурлит в жилах, мужчина тогда чувствует свою силу.
Он соскакивает с коня на задок кибитки и ныряет под полог. Конь его бежит рядом с саураном, за кибиткой. Сотник подмигивает всадникам, и те, скаля зубы, начинают понемногу отставать. Внезапно полог рванулся, и вождь, простоволосый, без башлыка, выскочив из кибитки, словно за ним гнались, впрыгивает в седло своего коня. За ним с акинаком в руке высунулась гневная и растрепанная Ольвия, сверкнула глазами.
— Ну… кто еще желает протягивать ко мне руки? — и бросает башлык вождю. — Забери свое позолоченное добро!..
Воины ужаснулись: еще никто и никогда так не обращался с их всемогущим вождем. И не обращался, и не говорил ему таких слов. А к его башлыку и прикоснуться-то никто не смел — священная вещь у вождя! Знак его верховенства над всеми людьми. Ой, что же теперь будет! Вождь в гневе неукротим. Сотнику стало страшно: неразумная гречанка, что тебя теперь ждет! Он на миг даже зажмурился, и его люди тоже зажмурились, делая вид, что не видели, как непочтительно обошлась гречанка с мужским башлыком… Но ничего не случилось. Тапур даже не вспыхнул гневом. Он поймал на лету башлык (сотник и его люди аж рты разинули от изумления), натянул его на голову и восхищенно крикнул сотнику:
— Видел?! Вот волчица, а?.. — и показывает руку, на которой расплывается красное пятно. — Видел? Полоснула акинаком. О, акинак она умеет держать в руках. Клянусь бородой Папая, такой женщины я еще не встречал. Чтобы на меня броситься с акинаком?.. Чтобы швырнуть мой башлык… О-о!.. — Он казался даже немного растерянным. — Такие женщины есть, говорят, только у савроматов. О, не зря я ходил к грекам. Такая волчица родит мне сына-волка! О!..
Припав губами к ранке, он высасывал кровь, зализывал рану.
— Во скольких битвах бывал, а своей крови еще не видел, — бормотал он сам себе. — И вот… увидел. И где? В кибитке. Ха!.. Вот волчица, а? И все равно ты будешь моей! Если Тапур чего захочет, то пусть хоть степь треснет, а по его будет!
Ольвия откинула полог, показала акинак.
— Видел?.. Попробуй только сунуться, людолов! Он любви захотел! Утех! Я к тебе не напрашивалась, силой меня захватил, так что терпи. И не забывай, акинак у меня всегда наготове.
— О-о-о!! — Тапур восторженно смотрел на нее. — Я даже и не думал, что ты… ты такая.
— Какая это… такая? — настороженно отозвалась Ольвия и поправила волосы, выбившиеся из-под башлыка, застегнула куртку на деревянные палочки. — Какая?..
— А такая… красивая, — на одном дыхании выпалил вождь. — Я люблю таких, необъезженных. Потому что тихие и покорные мне уже надоели. От их покорности спать хочется, а ты будоражишь мою кровь. Ты будешь моей, клянусь бородой Папая!
— Твоей?! А ты попробуй, возьми! — в отчаянии выкрикивала Ольвия, а где-то в сердце леденело: возьмет он ее… Уже взял. И не отпустит никогда. — Думаешь, боюсь тебя, людолов? Я согласилась пойти в твой шатер. Согласилась. Как отец велел: укрепить отношения между греками и скифами. Согласилась пойти в твой шатер, но любить тебя вся твоя орда меня не заставит.
— Зачем орда? Ты и без орды меня полюбишь.
— Скифы все такие самоуверенные, или только Тапур один такой?
А он будто бы невзначай:
— А не захочешь меня любить — станешь рабыней.
И скалил зубы, хищно улыбаясь.
— Я-я?! — пораженно выдохнула Ольвия, и лицо ее вмиг побледнело. — Ра-абыней?! — повторила она шепотом и рывком выхватила из-за пояса акинак. — Нет, я свободна и скифской рабыней не буду никогда. Лучше смерть!
12
Сауран — быстрый, неутомимый светло-рыжий конь с тёмной полосой вдоль хребта, который, как считали кочевники, происходит от дикой лошади.