Ох, отец, отец!.. Я же у тебя одна-единственная… Как ты мог отдать меня невесть куда и невесть кому?
А кибитка, ее постылая войлочная темница, все дальше и дальше катится в глубь степей, и с каждым оборотом высоких скрипучих колес угасает надежда вернуться в родной дом. Нет ей пути назад. Что скифы берут, то держат крепко и никогда не возвращают.
Вот так, отец! Укрепляй свои отношения с кочевниками, укрепляй на горе родной дочери.
Глава третья
Где ты, мой верный Геракл?..
В минуты тоски являлся он.
Она видела сияющего Ясона, с нежной лазурью в прекрасных глазах. Так и не сошлись их пути… Ясон, Ясон, ясное солнышко…
Отец меня, по сути, продал, родной город и пальцем не шевельнул, чтобы меня спасти, наоборот, радовались горожане, что откупились от кочевников мною… Один ты у меня остался, Ясон, остался далеко отсюда, за Гостеприимным морем, в неведомых Афинах. Но ни один скиф, даже вся их орда, не запретит мне думать о тебе, мальчик мой. Хоть ты и далеко, но ты рядом, не за морями, не за горами, не за степями, а рядом… Вижу твои голубые глаза, думаю о тебе, вспоминаю… А вспоминать прошлое — единственное, что мне остается в этой кибитке…
Вспоминала, сквозь слезы вспоминала…
В детские годы Ясон был большим фантазером и мечтателем. Все любил выдумывать страшные и причудливые истории и разные невероятные приключения, которые якобы с ним случались.
Начинал всегда так:
— Потемнело однажды солнце, появилось в наших краях страшное-престрашное чудище… Еще злее, чем Горгона [8]. На Горгону взглянешь — в камень превратишься, а на него глянешь — дым из тебя пойдет!
— А что оно такое… чудище?.. — делая вид, что ей страшно, шепотом спрашивала девочка. — Да еще и страшное-престрашное?
— Пожалуйста, сиди и слушай внимательно, — хмурился маленький рассказчик, и его прямо-таки распирало от важности того, о чем он говорил. — Разве непонятно? Вместо волос у него змеи, как у старой Мегеры [9]. Чу-уди-ище-е… С одним глазом, как у циклопа. Крылья у него огроменные. Как махнет ими — буря гудит, солнце меркнет, деревья к земле клонятся, а на море волны до самого неба вздымаются. Вот какое чудище появилось однажды в наших краях!
Ольвии было и весело, и будто бы даже немного страшно.
— Ну и выдумщик ты! И где такое чудище взялось?
Ясон на миг задумывался, а потом решительно восклицал:
— Когда ты узнаешь, что оно тебя похитит и на край света в когтях унесет, тогда будет не до смеха!
— Ой, страшно! — смеялась девочка. — И кто же меня спасет?
— Н-ну… — мялся Ясон и невнятно добавлял: — Один из наших прославленных героев.
— Может, Геракл? Больше меня спасать некому.
— Ну, Геракл уже все свои подвиги совершил.
Девочка весело смотрела на него и всплескивала руками.
— Уж не ты ли, мальчик? — А у самой глаза так и сияют, так и сияют. — Больше меня, несчастную, спасать некому.
Помявшись-поколебавшись, Ясон скромно признавался:
— Ну… хотя бы и я. А что? Вон Ахиллу было всего шесть лет, а он уже львов и вепрей убивал!
— Так то же Ахилл! — И девочка прыгала на одной ноге перед растерянным мальчиком. — Он же герой, а ты… Ой, не могу, ой, не могу… Ясон — герой! Ха-ха!..
— А ты не смейся!..
— Так смешно же…
Фантазии Ясона начинались одинаково (какое-нибудь самое ужасное чудище, которое и вообразить трудно, негаданно похищает Ольвию) и так же заканчивались (Ясон после ожесточенной битвы героически побеждает всесильное чудище и счастливо освобождает девочку. Живую-живехонькую, только немного напуганную).
— И не страшно тебе, — насмешливо допытывалась она, — с чудищами на поединок выходить?
— Я не ведаю, что такое страх! — упрямо восклицал мальчик.
— Может, скажешь, что ты и самой Ламии [10] не боишься?
Ясон на миг задумывался: Ламия? Это чудище тем и живет, что пожирает детей, и отец, стоило только Ясону расшалится, предостерегал: «Ой, гляди, чтоб тебя Ламия не схватила да не слопала!»
Но ради Ольвии Ясон был готов на все:
— И Ламии не боюсь!
Ольвия тогда подшучивала, а самой было радостно и отрадно, что ради нее маленький Ясон готов сражаться со всеми чудовищами мира.
…О, то было незабываемое детство!
Покачиваясь в кибитке, Ольвия, забыв о слезах, что текут и текут по ее щекам, все вспоминает и вспоминает, ведь только в воспоминаниях можно укрыться от ужасной действительности, а вспоминая, забывает обо всем и улыбается сама себе, улыбается сквозь слезы.
8
Горгона — чудовище с женским лицом, взгляд которого обращал в камень всех, кто на нее смотрел (греч.).
9
Мегера — олицетворение гнева и мстительности, изображалась в виде ужасной женщины со змеями вместо волос (греч.).
10
Ламия — фантастическое чудовище, пожирающее детей и питающееся их кровью. Ламией пугали детей (греч.).