Они были правы: ему нечем жить, десяток лет прожегшему в тюрьме. Потерявшемуся, выпавшему из жизни из-за них — но разве винят сторожевого пса за то, как он крепко кусает ночного вора?..
— Не думай, что я буду милосерден после того, как ты попытался сорвать мне свадьбу, — рычит Ян не хуже десятка адских гончих. — Нет, нет, смерти ты не заслужил — это я тебе говорю точно. Будешь вечно покрываться пылью в тюрьме, и я позабочусь, чтобы ты не выбрался… Ты будешь жить долго.
К ним быстро подъезжают. Ян передает слепо глядящего перед собой Викторова и подталкивает его в спину — Влад чувствует, как контракт дрожит от его недовольства. Они наблюдают за тем, как преступника заталкивают в машину Инквизиции, мимоходом кивают на дежурные поздравления. Позади волнуются гости, половина из которых более переживает, что все произошло без их участия…
— Кажется, нас прервали, — хмыкает Ян, взмахивая у Влада перед носом рукой. На безымянном пальце непривычно сияет серебряное кольцо. После короткой стычки их обоих потряхивает. Яна явно штырит от броска, глаза голодные.
— Скажи проще: хочешь покрасоваться перед публикой, — шепчет Влад. — Я-то думал, ты против такого.
— Сегодня можно. Один раз.
— Ради этого стоит развестись и провернуть все снова, — Влад хохочет, смелея. — Может, в следующий раз соберем побольше преступников на праздник…
— Горько! — орет Корак, удивительно подгадавший момент, пока они, чего доброго, не подрались.
Влад обещает с ним разобраться. Чуть позже.
13.
Ему кажется, никогда в Петербурге не было столько света и цвета, чистой, незамутненной сини, как в этот дивный вечер. На куполе неба, на крышах, в бурном омуте реки, в старой обшарпанной парадной. И у Яна в глазах — отражением их города.
Под вечер, немного веселые (Тина трезвит их ведьминскими отварами, и мысли и впрямь прекращают шуметь приливными волнами), они заезжают на работу. После танцев, после поющего, горланящего Корака и щедро сыплющихся пожеланий их родной кабинет кажется пустым. Даже Аннушки нет, ее Влад последний раз видел обнимающейся с Виреном и что-то урчащей, поблескивающей красными глазами, улыбающейся, не разжимая губ, но ничего им не сказал. Джека они поручают ответственной Ишим.
Ян, решивший помочь с оформлением Викторова, раз уж именно они его брали, звучит как херовый анекдот, придуманный напару опьяневшими Кораком и Карой, но Влад смиряется — он даже не против. Ему кажется, если б Ян, едва расписавшись, не побежал задерживать преступников и разбираться с отчетами, это был бы кто-то другой, чужой. А Ян Войцек-Зарницкий включает компьютер и бодро отстукивает по клавиатуре, пальцы мелькают — на легкой руке сияет серебро кольца. Влад идет и ставит чайник, наблюдает за бешеным бурлением воды. За окном темнеет.
— Как иронично, что в первую брачную ночь нас ебет работа, — произносит Влад. — Думаю, так и должно было произойти. Это твоя судьба, инквизиторство, ты слишком часто повторял, что женат на ней, и теперь работа не хочет тебя отпускать…
— Смешно ему…
Для удобства Ян собрал волосы в хвост, и Влад, наваливаясь на спинку офисного стула, устало утыкается носом ему в шею, вдыхает — горечь. Горечь адского табака, кофе — и еще что-то, покалывающий, свежий, словно Петербург после дождя. Все равно что сдуру глотнуть залпом рюмку чего-то крепкого.
— Ты фетишист, Войцек, — вздыхает Ян ничуть не разочарованно.
— Давай я допишу, — предлагает Влад неожиданно для себя. — Мне нетрудно.
— Ты ведь помнишь, что в отчетах нельзя материться? — строго уточняет Ян. — Слово «блядь» нельзя использовать ни в отношении женщин, ни в качестве междометия. Вообще никак.
— Кошмар! — картинно вскрикивает Влад, сгоняя его с кресла; они меняются местами, и теперь Ян подозрительно заглядывает через плечо. — Они душат во мне творческую личность! Как же экспрессия?
С отчетом они разбираются вместе.
14.
С замком Ян справляется легко, прихлопывая рукой чуть пониже ручки, и запирающая магия поддается, внутри что-то щелкает. Молниеносно склоняясь, Ян испуганно проверяет, не выворотил ли он в торопливости замок, но, кажется, все в порядке.
— Знаешь, была такая чудная традиция переносить через порог… — шкодливо ухмыляясь, заводит Влад.
А потом мир перед Владом мелькает стремительно, что-то вздергивает его вверх чуть не за шкирку, опора под ногами теряется, и у него ненадолго перехватывает дыхание. В темноте плохо видно, но Владу кажется, что у Яна лицо довольное, хитрое. Его до сих пор не отпустило с того ареста.
— Хуле ты творишь?! — яростно шипит Влад, вцепляется в Яна, будто они тонут.
— Ты ведь сам предложил, я понял…
— Ты не понял. Я предлагал тебе красиво полежать у меня на руках. Предупреждать же надо.
— Ой, — как-то слегка подозрительно тянет Ян. — Неловко получилось, но ничего… А ты разве высоты боишься? Никогда не замечал.
— Я боюсь, что у тебя позвоночник переломится нахуй, а ну верни меня на землю.
— Влад, — укоризненно и очень по-взрослому нежно говорит Ян, — я тебя ни за что не уроню.
На диване еще пахнет стаей, ими всеми, и проводить там ночь — варварство, кощунство. Они падают на ковер; ворс трет плечи, Ян бережно вцепляется в горло, все крутится перед глазами, грудь разрывает от крика. Бледные руки — в переплетении чернильных свивающихся татуировок. Шелковое, прохладное прикосновение мрака к истерзанной пылающей коже. Различить, какие у Яна глаза теперь, не получается.
Их венчает изнанка в блеске нитей и дрожи заклинаний.
— Что это?.. — потом, задыхаясь, спрашивает Ян, кусает губы. — Ты видел?..
И осекается, несмело, виновато глядя, точно ляпнул что обидное, тянется коснуться плеча, и Влад улыбается от этой неловкой бережливости.
— Видел, как не видеть… Даже обычный человек заметит такую пляску на изнанке, — весело отмахивается он. — Спроси у Кары: она знает о демонских традициях чуть побольше меня.
— И сгореть со стыда?
— Ты красиво горишь, Янек.
Примолкнув, Влад озадаченно замечает, как у него что-то хорошо, правильно ноет в груди. Наверно, сердце. Как будто стоило всю жизнь огрызаться и ходить одному, отрезанному от всего мира, чтобы потом любить вот так.
— Надеюсь, твои заботливые родственники не страдают вуайеризмом, — вспомнив что-то, заходится смехом Ян.
Через пару секунд смеются они оба.
15.
Завернутый в одеяло, важный, точно римский император в изгнании, Влад уходит на кухню и возвращается со стаканом ледяной воды, от которой приятно ломит зубы. Ян пьет торопливо, но аккуратно, не захлебываясь. Перебираясь на диван, они ложатся рядом; Ян лениво поглядывает наверх, на колыхание тонкого тюля над приоткрытым окном. Находит на подоконнике пачку, зажигалку и с наслаждением прикуривает.
— Спасибо, — говорит Влад.
— Чего? — дергается он. — Войцек, ты с ума сошел? За что? Что я согласился на это… предприятие? Ты так искренне и упрямо уговаривал, что не купился бы самый бессердечный инквизитор. А я, кроме того, тебя… тебя… Ты понял.
Затихнув, он смущенно отворачивается.
— Да я не про сегодня, я в целом. Я… ты никогда не пытался меня перевоспитывать — я стал задумываться об этом еще давно, когда понял, как ты меня меняешь. Ты научил меня жить, ценить жизнь, а не мучиться, влачить существование. Никогда не читал нотаций — при твоем-то правдолюбии. Нет, ты был рядом, не отпускал, не позволил раствориться ни в магии, ни в гневе, ни в мести. И я сам, сам захотел идти с тобой, Ян, я воскрес, потому что видел, ради чего стоит карабкаться. За это — спасибо. Что позволил мне выбрать. — Помолчав, Влад вынужденно усмехается: — Выбор, который я тебе предложил, куда прозаичнее.