Я захожу к своей сестрёнке.
Лилю к счастью кажется совсем не волнует посторонний шум. Она спит на кровати широко раскинув руки и ноги. Рядом на тумбочке неярким светом комнату освещает ночник в виде замка. Родители старались, подбирая его для неё. Но как оказалось совершенно напрасно.
Моя сестрёнка почти не обращает внимания на то, что происходит вокруг. Разе что изредка. И то это не всегда для нас хорошо.
Она будто живёт в каком-то своём мире. И не любит, когда её отвлекают на этот.
Может просто этот её мир намного лучше нашего?
С минуту я смотрю как она спит, а потом так же бесшумно открываю дверь и выхожу из её комнаты.
Опять иду к себе.
Расстилаю диван. Ложусь на подушку, но, когда слёзы подступают к глазам как обычно вставляю в уши наушники и прослушиваю свой плейлист с какими-нибудь веселыми, не портящими и без того паршивое настроение, лёгкими песенками.
Думаю о том, что у всех моих подружек уже давно было что-то с парнями. А моя мать с детства вдалбливала мне в голову, что до свадьбы с моим отцом у неё ничего и ни с кем. И если бы мой отец не умер, она до сих пор оставалась бы с ним. Потому что женщины её возраста, у которых было три или больше пяти мужчин за всю их жизнь были ей просто отвратительны.
Она смотрела на них с осуждением. И в её лексиконе были выражения типа «девочку испортили» или «проститутка», звучавшие в том числе и в адрес таких особ.
В силу своего возраста я была настолько глупа, что после таких сравнений с её стороны я чувствовала себя грязной стоило парню, который мне нравится, позволить себе лишнее. А уж как мерзко было, когда в шестнадцать лет, наслушавшись подружек, про их первый раз и недоумение по поводу того, что я до сих пор чего-то тяну с этим я позволила Пашке, своему однокласснику поцеловать себя.
Пашка вряд ли был профи в этом деле. Он тут же засунул свой скользкий от обильных слюней с неприятным привкусом язык мне в рот. И это оказалось так противно! Я подумала, что меня вырвет в этот момент уже только от этого. Не то что ещё что-то большее ему позволить сделать.
То ли это в Пашке было дело, то ли в том, что мне тогда вообще не понравилось целоваться. Я не знаю.
Но после этого я поняла, что не хочу спешить с этим.
В конце концов мужчина сначала должен научиться слушать меня. Уважать меня. Уважать мои принципы, навязанные мне моей матерью. И плевать, что мои подруги уже это всё перепробовали. Но я дойду до этого уже потом. Может даже после свадьбы. Как моя мама.
Но точно не с первым встречным малознакомым парнем просто потому что у всех уже было и значит мне тоже надо.
Естественно большинство «мальчишек» моего возраста не понимали моих закидонов и спешили расстаться со мной. По той простой причине, что в мои годы настолько серьёзные отношения пока неоперившихся мужчин волнуют в последнюю очередь.
И может ещё и по этой причине до своих восемнадцати с хвостиком я дожила закомплексованной девственницей с кучей заскоков.
Оттого и обидно выслушивать нравоучения и «крики» матери, когда она обзывает меня последними словами. Мне кажется это дико неправильным и несправедливым. Точно также, как то, что Трифонова обманывает своего мужа. А я из-за своего молчания до сегодняшнего вечера чувствовала себя подлой соучастницей. Но оказалось, что Михаил и сам не дурак. Он всё понимал!
Потому и нервничал так. Изводил себя пока её не было дома по вечерам.
Ещё несколько минут все мои мысли собираются в сумбурную кучку, и я размышляю о том, как странно и нелогично устроен этот мир, в котором такой хороший человек как мой сосед не может быть счастливым.
Я не понимаю за что он так любит свою Иру.
Я помню их ещё когда они только начали встречаться. Потом студентами. Они довольно рано поженились. И так вышло что поселились в нашем подъезде с дедом и бабкой Миши.
Как же ещё тогда юную семнадцатилетнюю Ирину бесили Мишины старики!
Его дед фронтовик. Любивший рассказывать о войне. И бабка, пережившая оккупацию ещё будучи маленькой девочкой. И кажется её совсем не волновало, что они вырастили её мужа. И это их героическое прошлое её совсем не трогало.
Ей всегда было мало. Внимания. Любви.
Всегда её недостаточно ценили.
Всего ей было недостаточно.
А тогда ещё и два пожилых человека жили в соседней с ними комнате и сами нуждались в заботе. Часто болели. Ворчали по-старчески.
И несмотря на всю нервотрёпку, которую устраивала Ира Михаилу, он конечно не мог их бросить или сдать в дом престарелых, как она требовала.