Перевожу взгляд на него, вспоминая, что я что-то хотела придумать, относительно его имени.
— Милый, — я помню, что сам-то Эбернети не любит, когда я его так зову, но что поделать. Мужчина сидит в кресле, читая какую-то книгу, всем своим видом показывая, что до меня нет никакого дела. Обидно немного. — Милый.
— Что? — он отрывается от книги, смотря на меня из-за стекол очков.
— Как мне тебя называть? — в упор смотрю на него, закинув ногу на ногу. Хеймитч хмурится, глаза удивленно смотрят на меня, а брови поднимаются вверх, как бы показывая недоумение.
— Прости?
— Как мне тебя звать? Ты придумываешь для меня какие-то клички, не обидные, что радует, называешь какими-нибудь уменьшительно-ласкательными словечками, а я постоянно зову тебя либо по фамилии, либо «милый», а ведь это слово тебе не совсем нравится, я знаю, — выпаливаю на одном дыхании чисто на французском, надеясь, что мой благоверный меня понял. — Твое имя мне не дается, как бы я не старалась его произносить. Постоянно его коверкаю, выходят какое-то мычание.
Хеймитч закрывает книгу, снимая очки. Потирает глаза, подходя ко мне и присаживаясь рядом. Привлекает к себе, сажая на коленки, точно маленького ребенка.
— А давай мы сейчас поучим мое имя? — сейчас я чувствую себя маленькой трехлетней девочкой, которой объясняют, как правильно нужно держать ложечку в руках. Да даже мама со мной так не говорила в детстве.
— Хорошо. Только не разговаривай со мной, как с младенцем. Я уже взрослая женщина, мне бы пора своих заводить, — закрываю рот, понимая, что затронула не очень приятную тему.
— Как скажешь, солнышко, — Хеймитч кивает, кладя руку на мое бедро. — Значит так, сейчас будешь повторять за мной. Поняла? — киваю, накрывая его руку своей. — Хеймитч.
— Эй-мич, — улыбаюсь, стараясь не рассмеяться во весь голос.
— Нет, не так, — он утыкается носом в мою шею, громко дыша. — Прогресс определенно есть. Давай ещё раз.
— Хей-мич, — громко сглатываю, ощущая невесомые поцелуи на ключице, плавно поднимающиеся вверх.
— Ещё раз.
— Хеймитч, — то ли стон, то ли вздох срывается с губ, когда он прикусывает мочку. Если он собирается учить меня таким способом, то я буду только «за».
— Вот видишь, солнышко, всё не так уж и сложно, — он улыбается, щелкая меня по носу. В серых глазах усталость, радость и неподдельная нежность. Невероятное сочетание. — Знаешь, — его рука плавно перемещается с бедра под коленку, начиная слегка щекотать. — Я могу научить тебя ещё парочке хороших слов, которые, я уверен, обязательно тебе пригодятся.
— Каких? — ерзаю у него на коленях, пальцами забираясь под футболку.
— Очень полезных и хороших, — Хеймитч улыбается, притягивая к себе ближе. — Поверь, я хороший учитель, — улыбаюсь, медленно целуя его.
Верю, Хеймитч, верю.
========== 8. Женщина, я не танцую. ==========
— Хеймитч, поднимайся! Хватит валятся в кровати как овощ! — мой голос разносится по всему дому, останавливаясь где-то на лестнице, ведущей на второй этаж. Прислушиваюсь, надеясь услышать ответ, но его не последовало. Прекрасно.
Громко топая, специально, чтобы Эбернети слышал, поднимаюсь на второй этаж, останавливаясь у двери, ведущей в спальню хозяина дома. Дверь приоткрыта, а из комнаты доносится тихое сопение. Придуривается, я уверена. Распахиваю дверь, пробегаясь взглядом по комнате. Чисто, что удивительно.
— Хеймитч, вставай! — Хеймитч демонстративно переворачивается на другой бок, продолжая делать вид, что спит. Вот нахал! Подхожу к нему, аккуратно касаясь плеча.
— Отстань, Тринкет. Иди зайди к Питу и Китнисс, если тебе хочется с кем-то поговорить, — тихое ворчание вызывает улыбку, хочется рассмеяться, но я быстро подавляю это не совсем уместное желание. Я молчу, продолжая стоять около Эбернети, буравя его взглядом. Слышу громкий вздох, а потом он поворачивается ко мне лицом. — Ну что?
— Давай вставай! Скоро важный-преважный день! — беру его за руку и тащу на себя. Хеймитч ругается сквозь зубы, но всё же встает, недовольно глядя на меня.
Солнечные зайчики, пробивающиеся в его спальню сквозь окна, прыгают по комнате, озаряя её теплым уютным светом, а на душе так легко становится, что хочется петь и танцевать, беззаботно смеяться и веселиться, совсем как маленький ребенок, который ещё не вырос и не сталкивался с трудностями.
Хеймитч хмурится, недовольно передергивает плечами, зашторивая занавески. В комнате сразу становится как-то холоднее, темнее и не уютнее.
— Что ты хотела? — серые глаза останавливаются на мне, заглядывая, кажется, прямо в душу. Пытаюсь вспомнить, зачем же я пришла к Хеймитчу, покусывая нижнюю губу.
— Вспомнила! Я хотела научить тебя танцевать! — в воодушевлении хлопаю в ладошки, улыбаясь во все свои тридцать два.
— Что? Танцевать? — мужчина в растерянности, неподдельном. Видимо, он ожидал от меня чего угодно, но только не этого. Его брови медленно ползут вверх, а в глазах плещется недоверие.
— Да, Хеймитч, танцевать! На свадьбе, как ты знаешь, обязательно нужно танцевать!
— Постой, Эффи. Свадьба же не у меня, — он улыбается немного грустно, как мне показалось, осторожно качая головой. Сердце почему-то пропускает удар, возобновляя свое движение с новой силой. Да, свадьба не у него, но будущие молодожены пригласили его, и он обязан прийти. — Пит и Китнисс умеют танцевать, если не ошибаюсь. Солнышко мне уже рассказала, как ты учила их. Поверь, она была зла тогда, — Хеймитч смеется, подходя ко мне.
— Все гости будут танцевать, — складываю руки на груди, переминаясь с ноги на ногу. — Ты тоже. Даже не думай, что сможешь избавиться от меня.
— Женщина, я не танцую. Никогда, — его ладони ложатся мне на плечи, слегка надавливая. Скидываю его руки, отходя на шаг назад. Ну нет, Хеймитч, ты будешь танцевать.
— Придется, — вновь подхожу к нему, кладя его же руку себе на талию, а вторую руку беру в свою. Хеймитч замирает на месте, прикрывая глаза. — Мы будем танцевать вальс, — ухмыляюсь, замечая, как вытягивается его лицо. Он поджимает губы, прищурив глаза. Злится. — На раз-два-три, Хеймитч. Я веду, — он хочет что-то сказать, но я делаю шаг вперед, заставляя его отступить. Так, это уже хорошо.
— Я отдавлю тебе все ноги, — его шепот на ухо заставляет вздрогнуть, сделав ещё один шаг вперед. Поворот, шаг, его ухмылка. — Тринкет, лучше остановись. Это бесполезно, — он вздыхает, сжимая руку на талии.
— У тебя хорошо получается, — делаю шаг вперед, медленно выходя на поворот. — И мне кажется, ты врал, — смотрю в его глаза, выпрямив спину. — Ты умеешь танцевать.
— Тебе кажется, Тринкет. Я никогда не танцую, — когда он останавливается, я врезаюсь в его широкую грудь, так и замерев в его объятьях.
— Врешь, — шепчу, глубоко вздыхая. Почему-то становится страшно.
— Вру, — не вижу, но чувствую, как он улыбается.
========== 9. Они ничего не говорят. ==========
Don’t kid yourself
And don’t fool yourself
This love’s too good to last
And I’m too old to dream
Слишком нервничаешь, наблюдая за яркими языками пламени в камине, почти нежно лижущими сухие поленца. Нервничаешь, изредка озираясь по сторонам, будто в твоем доме есть кто-то посторонний, чужой, пристально наблюдающий за тобой из темного угла гостиной.
Копаешься в себе, анализируя два или три последних года своей жизни. Постоянно приходишь к тому, что почти ничего не добился, разве что стал победителем Второй Квартальной Бойни и одним из главных лиц давно уже прошедшей Революции. Ах да, ещё же есть любовь, которую ты вновь обрел, стоило всему дерьму закончиться. Ты всегда думал, что стал слишком старым и непривлекательным, чтобы кому-то понравиться, но ты ошибался. Она, например, тебя полюбила. Ещё давно, после твоей триумфальной победы над глупыми трибутами, жаждущими крови и победы.