Я боюсь винить в своей жизни кого-то. Я виню только своего попутчика по этому пути, который не давал мне войти в жизнь, и заставлял меня идти по обочине, вместо того, чтобы как все идти по центру. Имя этому попутчику страх. Ведь несмотря на то, что молитвы матери дали мне задатки широкого и умного человека, мои страх и трусость сделали меня неполноценным, ограниченным, постоянно деградирующим человеком, не способным на великое. Нет! Сказать, что я не способен, значит оправдать меня. Я был способен, как способен и сейчас, но я почему-то сам себя загонял в угол, и даже не пытался совершить чего-то поистине великого. Мне было проще считать себя неполноценным, слабым и наблюдать из тех же кустов, как в детстве. Тогда я провожал взглядом немецких захватчиков, и прятался в кусты, словно зверёныш, осознавая, что мал и слаб. Тогда я знал о своём брате, которого съели, во время голода, и мать с отцом боялись за меня, что и меня постигнет та участь. Удивительно, но в детстве для меня каннибализм был настолько прост и естественен, что сейчас я просто сам от этого часто бываю в ужасе. Я осознавал, что меня могут съесть и фактически я действительно и был зверёнышем, который должен спасаться, чтобы его не поймали охотники.
Моя сестра была опухшей от постоянного голода. У неё была выпавшая кишка и она переносила это, без помощи врачей. Я чувствовал отвращение, несмотря на то, что она была для меня близким человеком. Я видел как ей помогает мать, видел как она страдает и мне было искренне её жаль, но всё это заставляло меня замкнуться в себе. Тогда я помню тот ужасный звон и жужжание в ушах, который находил каждый час, когда к нам врывалась одна беда за другой. Когда мой отец, чудом выживший во время войны, стал партизаном и оказался в немецком плену не стал героем, каким ему было положено быть, а был признан изменником Родины и был сослан. Я и по сей день его вспоминаю, мне приятны воспоминания о нём. Да! Я помню его и для меня он герой, но тогда я был обязан отречься от него!
Судьба действительно издевалась надо мной. Сначала военное время, и время голода, потом такой случай с отцом. И на первый взгляд я был лишён шанса хотя бы взять реванш и стать членом партии, как многие другие, стать таким как все и занять достойное место. В школе я не препятствовал издеваться над собой и обижать меня. Меня это не волновало. Я просто искал одиночества, чтобы переосмыслить всё и собраться с силами. Мне тяжело давалась учеба. Мне было действительно тяжело воспрять духом. Ведь даже в яме с трупами во время войны, где мне действительно довелось побывать, мне было проще, чем здесь. В то время, как мои сверстники интересовались вполне здравыми отношениями, любовью и дружбой, меня всё это пугало и было для меня отвратительным. Я был другим. Я осознавал это и тогда и понимал, что чтобы добиться результата, мне нужно быть в системе, которая выгоняла меня. Почему в школе я мог быть активным, даже там находить единомышленников, а потом сдался? Ведь у меня было упорство. Несмотря на то, что в школе меня часто стыдили моим отцом, вероятно провоцируя у коллектива вызвать отторжение, я упорно не обращал внимания и занимался тем, что мне по настоящему нравилось и искал себя. Вероятнее всего потом я просто сдался, устал терпеть насмешки, которые преследовали меня всегда. Просто сдался и окончательно сбежал от всех. Система часто брала верх, и я должен был не бороться с ней, а просто работать на неё, чтобы она дала мне шанс.
Не секрет, что в мире есть негласное правило, которое просто заставляет нас жить по сценарию. Мы все должны подходить под общий шаблон, и если человек не подходит, он просто не впишется в это правило. У меня не хватало для этого сил. Как бы я не старался в него вписаться, меня не принимали, и в итоге я просто замкнулся и решил отойти в сторону. Я дурак! Я был обязан стараться. Просто и по сей день для меня загадка, почему пережив такую катастрофу, как эта проклятая война, люди не перестали быть столь черствыми? Почему всё равно все соревнуются и стараются задушить и загнать в тупик того, кто слабее?! Не дай Бог простому, глуповатому человеку нарваться на того, кто коварнее и сильнее. Мне было очень сложно. Я переживал из-за всего. Я был неполноценен во всём. Я был слабым, был глупым, был беспомощным. Я даже не мог заглядываться на девочек. Я просто не функционировал как особь мужского пола. Мне стоило обнять девочку, как я тут же чувствовал оргазм, даже от того, что она просто вырывалась. Тяжело осознавать, что ты не такой как все, но чёртова коллективизация, чёртовы стандарты меня заставили признать это. Система относилась ко мне предельно жёстко, давая понимать то, что я не востребован и не буду никогда востребован обществом. Она боролась со мной при помощи активистов, учителей, порой просто при помощи случайных людей, которые то и дело и в лицо и за глаза находили повод сказать о моей никчемности.