формируется личность, так не закаляется характер. Так формируется психическая болезнь, ломается личность и человек постепенно или убивает себя, или просто превращается в животное. Я до последнего искал себя в новом, непонятном мне месте и в этом обществе, стараясь угодить этой чуждой мне природе. Однако система мне не давала возможности. Здесь были другие активисты, здесь было иное пространство, которое выталкивало меня. Я бы с радостью и сам выпрыгнул, но было нельзя. Насмешки переходили в откровенную ненависть, оскорбления, которые мне были непонятны. За что? Почему? Чем я виноват? Проклятая система мне не давала шансов быть там, куда я призван и я по её воле должен был оказаться там. У меня не было союзника, который бы дал мне помощь попасть в то русло, которое требовало моё существо. Я понимал свою никчемность, но не мог ничего с ней поделать. В итоге я сорвался и накинулся на обидчика с кулаками, поправ свою трусость и переборов страх. В ином случае наверное смелость и решительность были бы восприняты с признанием и уважением, но только не в моём случае. Мой порыв был воспринят с самой ужасной стороны. Да! Меня решили окончательно сбросить со всех возможных счетов, и выбросить из общества. Просто заломали толпой и что называется "опустили". Это была экзекуция, с проведённым обрядом сексуального характера, на глазах у моих сверстников, которые не возражая стояли в стороне и некоторые даже следили за тем, чтобы этого не заметили офицеры. Это было невыносимо больно и обидно. В тот момент я осознавал, что окончательно потерял любой шанс найти среди коллектива своё место, ведь после такого я мог быть в том месте, которое мне отвели. По правилу после того, как над кем-то проводят сексуальную экзекуцию, используя его в пассивной роли, этот кто-то может занять только самое низшее место. И я снова должен был смириться. Больше я не мог находиться среди сверстников и пытаться участвовать в разговорах. Если ко мне обращались, я не имел права смотреть им в глаза, а должен был опустить лицо. Я не мог здороваться с кем-то за руку, и даже когда мне требовалась помощь, я не имел права об этом просить, и желающих помочь не было. Ведь помогать мне было унизительным, и если кто-то это сделает, не исключено, что и его спишут в ту же яму, где был я. Слухи об этом разнеслись с предельной скоростью. Я мечтал покончить с собой, обдумывал каждый раз об этом, но не мог совершить самоубийство и просто чувствовал, как превращаюсь в животное. Самым ужасным и жестоким было, что меня умудрялись обвинять в том, что меня же изнасиловали и презирать за это. Я был в недоумении, за что же? Ведь я не хотел этого. Но система сама указала мне на спасение. Я был глуп, чтобы понять, что спасение таится в самой системе, а не в коллективе. Вновь система протянула мне руку, когда один из командующих заметил на мне побои. Я слышал, что офицеры склоняют солдат к сексуальным связям, потому старался обходить подобное стороной, но обстоятельства вынудили идти на контакт с офицерами, тем более, что выбора у меня не оставалось. К моему удивлению и счастью, офицеры проявили ко мне мягкость, понимая моё и без того ужасное положение. Они не сочувствовали мне, потому, что сочувствовать мне было просто глупо. Я отброс общества, который всеми силами рвался и лез в любые щели, чтобы не быть окончательно выброшенным за борт. Офицеры как умные и образованные люди осознавали, что я буду платить за покровительство любую цену, и были просто должны воспользоваться этим. Я стал доносить обо всех нарушениях, о которых знал. Меня не мог не удивить тот факт, что от меня не скрывалось ни одно нарушение, и обо всём говорилось в открытую, словно меня нет. За это им пришлось платить. Командование узнавало от меня даже о мелочах, и благодарность не заставила ждать. Они щедро благодарили меня, давая своё покровительство, которое освободило меня от побоев и сексуальных издевательств. Конечно старослужащие и сверстники не могли так просто отстать от меня, ведь это значило, что они проиграли, но и откровенного издевательства больше не было. Теперь слабость и осторожность показывали они, и это чувствовалось. Если раньше они откровенно оскорбляли меня, бросались с кулаками, чтобы сорвать злость, нагло заламывали меня и насиловали, то теперь они просто насмехались надо мной. Это не могло не радовать меня, ведь их слабость была настолько очевидной, что они сами чувствуя это, попадали в смешное и нелепое положение. Тот случай, когда человек выброшенный за борт, уже было стал для них утопленником, но в самый неожиданный момент стреляет в них с самого неожиданного судна. Они не могли просто так признать всего этого и шли на угрозы. Угрожали тем, что изнасилуют толпой, напишут моим односельчанам и даже угрожали тем, что убьют. Всё это не было для меня опасностью. Побои и изнасилование без сомнений обернутся для них судом, а я не потеряю ни капли, написать односельчанам, значит написать чистосердечное, а смерть была самой глупой угрозой. Я осознал, что теперь я владею ситуацией и моя задача была оставаться в судне как можно дольше, тем более, что впереди было три года. Офицеры часто теряли к своим доносчикам интерес, после чего прекращали общение с ними, но ко мне командование было благосклонным. Они видели мое отчаяние, видели, что судьба ко мне неимоверно жестока, и наверняка предвидели, что армией всё это не закончится. Они шли ко мне на встречу, между тем держа дистанцию, уча меня тому, как нужно вести себя в системе, осознавая, что общество не примет меня никогда. Я видел плоды своего сотрудничества с системой и стал до конца отдаваться ей. Я тогда не просто доносил на сослуживцев, а стал пользоваться своим техническим образованием и приобретённым там знанием. Я искал возможность быть полезным и мне удавалось. Я снова чувствовал себя нужным, и было довольно легко принимать, что сейчас я ближе к своей стихии, хотя приходя в казарму я каждый раз спускался в болото, в которое меня тянуло и я вновь признавал, что захлебываюсь. Пусть социально я отброс и ничтожество, но природа сотворила меня человеком. Никуда не деть человеческую природу, как бы того не хотела система и само общество. В человеке природой заложены стадные инстинкты, которые требуют общества, требуют понимания и общения. Я всё равно хотел быть в обществе и понимание того, что это невозможно сводило меня с ума. Долго это не продолжалось, потому, что наконец я попал в элиту, по хорошей рекомендации от командования, и здесь мне поручили важную для страны задачу. Казалось система приняла меня и стала награждать меня. Меня стали поощрять и дали возможность вступить в партию. Да, это было выше моих желаний и больше того, это была одна из моих целей. Я был замечен и наконец меня оценили. Я взял долгожданный реванш, ни смотря ни на что. Я видел, что делаю то, что оценивается, и проявлял активность. Я даже не хотел идти в увольнения, потому, что хотел всегда оставаться при деле, но командование стало настаивать. Тогда я решил сильнее отдаваться марксизму.