Попытка в моём случае могла быть всего одна, и несомненно я должен был победить с одного упреждающего удара, хотя это очень сложно. Я осознавал всю тяжесть, которая лежала на мне и понимал, что это будет ответственно и более чем серьёзно. На примете не было тогда никого, да и отношений я ни с кем не планировал никогда. Самым для меня было трудным это сделать первый шаг. Я не знал как это сделать, и мне не у кого было спросить и не с кем было посоветоваться."
Должно быть раз пятый за этот месяц он перечитывал собственный дневник и искал в нём ошибки. В старой тетради, ровным почерком написано всё довольно аккуратно и чисто. Перечитывая он что-то подчеркивает простым карандашом, а что-то и вовсе хочет вычеркнуть, но подумав оставляет всё как есть. Каждая строчка для него выстраданная, пережитая и он вновь переживает её, словно возвращается назад в то прошлое и возможно и рад, чтобы эта строчка была иной. Он снова берёт ручку и обдумывает новое предложение, что бы вновь донести тетради какой-то момент из своей жизни. Тетрадь стала для него чем то родным, пожалуй идеальным собеседником, который внимательно его выслушивает и не забудет не единого слова, а напротив даже способна напомнить. За окном он видит заснеженные дороги, вечернюю улицу, которую освещают лишь огни домов, транспортных фар и фонарей, которые расставлены у дорог. Снова бросает взгляд на тетрадь и вновь вспоминает о том, что собирался написать в дневнике. Мысли разбиты и сложно найти слова, чтобы достойно увековечить один из фрагментов своей жизни, даже для самого себя.
День тянулся и казалось, что не закончится никогда. Чувствовалась странная усталость, которая наверное была связана с погодой. Да и просто настроение было более чем мрачным. Уже было около шести вечера, темнело в такое время рано, но он ждал вовсе не темноты. Он лениво дошёл до кресла и усевшись снова кинул взгляд на тетрадь, которая лежала на журнальном столе и нехотя потянулся к ней, словно к спасательному кругу, чтобы вновь уйти в то далёкое прошлое, а может и вновь написать о настоящем, хотя каждая мысль ударяла его в висок тупой болью. Сквозь эту боль, морща лоб и касаясь кончиками пальцев лба, он поклал тетрадь на подлокотник и закатывая глаза опёрся на спинку кресла, вновь погружаясь теперь не в столь глубокие и дальние воспоминания. Те времена, когда он был счастливым, когда он хотел жить и казалось бы жил.
" Любовь для меня была на уровне какого-то божества, в которое я верил и к которому я стремился. Ещё в юном возрасте, страдая от насмешек со стороны сверстниц, я чувствовал желание и нежность к ним, которую увы никто не разделял. В этом пожалуй и было основное моё страдание, когда мне приходилось осознавать, что я обречён на одиночество. Со временем начинаешь понимать, что в жизни есть масса дорог и путей и ты сам выбираешь то, что тебе необходимо, но порой мешкаешь и начинаешь торопиться. Я торопился жить, и не осознавал своей свободы, видя лишь то, что было очевидным, не замечая более важного. Любовь и счастье были идолами и оставались ими долгие годы, и я мечтал о них, разыскивая их всеми правдами и неправдами, совершая ошибки. Поклонение идолам греховно, но оно проще, чем осознание истины и тем более, чем тянуться к ней. Истину сложно ощутить, а тем более следовать за ней, потому я в силу своей слепоты не старался даже следовать ей и искал жизнь и спасение там, где его не было. Так я и встретил свою первую любовь. Она увы была не долгой и закончилась фактически ничем. Виной тому был я сам, да и моя природа меня подвела. Я вновь наделал ошибок и уже тогда во мне доминировал мой звериный инстинкт, который и выдворил меня из родного села. Я боялся позора и решил убежать раньше, чем все узнают о моей патологии, которая вновь стала проявляться. Наверное поклоняться идолам действительно греховно и запретно, но я стремился к этому идолу, вероятно потому, что любовь всё моё убогое существование была для меня запретной и греховной. Эта девушка была несчастна наверное по своей же воле, по той самой воле, которую не имел я. У неё было право выбора, которым естественно она и воспользовалась, как и все в этом возрасте. Ещё в то время, когда я был в армии, Светлана встречалась с парнем из соседнего села, да и вышла за него замуж. Девушка она была красивая, простая, и я в ней видел именно свою первую любовь, которой мне так не доставало. Каждая встреча мне доставляла моральное удовольствие и я ловлю и сейчас себя на мысли, что и по сей день, при воспоминаниях о ней теплится надежда на что-то тёплое и прекрасное. Да, на тот момент я не чувствовал, как с грохотом проваливаюсь в ужасающую действительность и уже сам себе не верю, когда жду любви и тепла. В то время каждая встреча меня возносила в небо и я парил в мечтах и надежде. Она была красива, и в ней действительно что-то было, но вожделения во мне она не вызывала, не исключено, что это связано с моей патологией. Я чувствовал в ней заботу, чувствовал приятный запах доброты и тепла, что меня не могло не привлечь к ней. Всякой женщине свойственна надменность и гордость, а то и вовсе гордыня! Пожалуй для женщины это типично, и редкая девушка умудряется сохранить себя доброй и мудрой, а потом и любящей. Она была из того редкого числа добрых девушек, в которой не было той идиотской надменности, какую я встречал позже. Единственное, что меня раздражало, так это, что я осознавал свою половую беспомощность и понимал, что рано или поздно выдам себя. Самое ужасное осознавать счастье, и знать о том, что однажды ему придёт конец. Тогда это счастье становится мучительным и перестаёт быть счастьем. Словно приговорённый к казни чувствует воздух, просыпается каждое утро и осознаёт, что каждое утро может быть последним, но вновь ложится спать, хотя весь день ждал, что вот - вот за ним придут. Такая жизнь не радует никого, а меня не радовало такое счастье. Я не пытался прекратить отношения, я хотел закрепить их и хотел победить свой недуг, который был препятствием. Я хотел быть счастливым любой ценой. Пусть это был-бы год, но год полноценной жизни, чем много лет осознавать себя изгоем."