– Допрашивать я сейчас ее не стану – мне и спросить-то ее пока что не о чем, – решил Костя. – А главное, как бы ее не всполошить, пусть чувствует себя в безопасности. Дернешь неаккуратно за ниточку, так и ее, не ровен час, могут пришить.
– Погоди, – возразил на это соображение Миша, – ты же, вроде бы, считал, что бандюги уже давно улетели в неизвестном направлении. Кто ж ее пришьет?
– Э, нет. Это разные вещи. Я имел в виду серьезных авторитетов, которые пошли на это дело. С такими обычная бухгалтерша не может водить знакомства – очень уж это было бы невероятно. Ее возможных знакомых надо искать среди сявок – мелкоуголовного элемента, а то и вообще среди разношерстной приблатненной публики. Тот, который вышел на настоящих воров и передал информацию, получит какую-то свою долю – может, уже и получил (может, и Петуниной сколько-то отслюнил), – но к самой краже он прямого отношения не имеет, и главный куш достался не ему. В то же время он ясно понимает: чем ему грозит, если его притянут к такому делу. Высшая мера ему, по-видимому, не светит, но и без этого дадут столько, что мало не покажется. Да еще и подстрекательство к убийству кладовщицы – если Петунину прижмут, она ведь молчать не станет. Так что, какой он ни мелкоуголовный, но, попав в такой переплет, вполне может решиться убрать еще одну – слабое, так сказать, звено в их информационной цепочке. Здесь надо действовать очень осторожно. Незаметно так прощупать ее окружение, выяснить, с кем она водится, что за образ жизни ведет. Может, чего и нащупаем.
Высказав эти дельные мысли, Костя замолк, и по лицу его было видно, что будущее не представляется ему в оптимистичном свете. Он помрачнел и выглядел усталым и озабоченным. Миша не знал, что бы ему такое сказать, чтобы приободрить Холмса, на минуту утратившего уверенность в себе, и молча смотрел, как Константин, повертев в руках опустевшую к тому времени бутылку, поставил ее на стол – и с этой стороны было бесполезно ожидать чего-то ободряющего.
– Видишь какое дело, – помолчав пару минут, продолжил Костя, – мы вот тут с тобой обсуждаем, что будем делать в данной сложной ситуации. А ведь главная, пожалуй, сложность на сегодня в том, что завтра нам, может, и делать уже ничего не придется, и это наш с тобой последний разговор об этом уголовном деле. Завтра я должен доложить своему начальнику о заявлении вашего главбуха и о кардинальном изменении в понимании всего дела. Еще слава богу, что сегодня мой начальник до обеда куда-то умотал и сказал, что в управление не вернется, – дал мне хоть возможность как-то приготовиться и сообразить, что я ему буду докладывать. Но завтра с утра я должен ему выложить всё, как есть. Можешь себе представить, как он отреагирует на услышанное. Было рядовое, в общем-то, дело об убийстве никому не известного работяги – обыденная текучка для нашего отдела, если не считать украшающего этот случай мистико-юмористического довеска с бродячим трупом, – а теперь оказывается, что речь, по существу, идет о хищении соцсобственности в особо крупных размерах. Почти полмиллиона сперли – такое не часто бывает. Да еще с наличием двух трупов. Хотя, конечно, главное в размерах похищенного. Наверное, и министру придется об этом случае докладывать. И в довершение всего: дело с почти что нулевыми шансами на его раскрытие в обозримые сроки. И кто, как ты думаешь, будет признан виновным? Кто подложил начальнику такую свинью? Вот, то-то и оно!