Капитан (на этот раз чин приехавшего был много выше) и сопровождавший его милиционер появились, как мы видим, очень быстро. И тут закрутилась уже настоящая следственная карусель. Через полчаса по звонку капитана приехала большая группа сотрудников, среди которых были судмедэксперт, фотограф, технические специалисты, была и так любимая всеми собака-ищейка со своим провожатым. И все занялись своими делами.
Собака, которой дали понюхать кепочку убитого, пометавшись немного по коридору второго этажа, направилась через открытую дверь на черную лестницу (милиционеры там уже побывали, но ничего существенного не обнаружили), спустилась со своим провожатым вниз. Немного покрутилась у выхода во двор, а затем остановилась у дверей, ведущих в коридор первого этажа, когда же ее открыли, умный песик внимательно обнюхал двери склада, других комнат по соседству, но особенно заинтересовался мужским туалетом, расположенным как раз напротив двери, ведущей на черную лестницу. Но в этом заведении ни собаке, ни милиционерам ничего обнаружить не удалось – ни окурков, ни обгорелой спички, ни даже какого-нибудь клочка бумаги или тряпки. Под бдительным оком коменданта институтские технички выполняли свой долг безукоризненно, и везде в НИИКИЭМСе, тем более в «местах общего пользования», соблюдался образцовый порядок. Полы в пятницу были тщательно вымыты с хлоркой, и, возможно, ее резкий, легко ощутимый не только для собачьего обоняния запах окончательно отбил у ищейки желание к дальнейшим поискам. Вожатый отвел ее опять на второй этаж, снова подсунул ей кепку, но она снова, побегав по коридору – на главную лестницу она идти упорно не хотела, – обнюхала зачем-то Хачатряна, разговаривавшего в этот момент с капитаном, заглянула в его кабинет, сунулась носом к так и сидевшей на диванчике вахтеру, после чего, утратив видимый интерес к своей работе, уселась посреди коридора – видимо, считала свое задание выполненным. Вожатый вывел ее – вероятно, больше для проформы – на улицу и обошел с ней здание снаружи, однако она ничем не заинтересовалась и никакого следа не взяла – надо полагать, все возможные следы смыл шедший полночи дождь.
Прочие сотрудники милиции тоже времени даром не теряли. Фотограф щелкал вспышкой, снимая лежащего на полу мужчину в разных ракурсах и с разного расстояния, запечатлевая интерьеры коридоров и черной лестницы и прочие интересовавшие следствие объекты. Судмедэксперт, повозившись с трупом, высказал свое (сугубо предварительное) мнение, что, судя по положению рукоятки ножа, лезвие должно было либо проникнуть в сердце, либо, по крайней мере, поранить сердечную сумку, и следовательно, смерть покойного наступила в кратчайшее время – секунды, может быть, десятки секунд – после нанесенного удара ножом. По-видимому, убийство произошло на том самом месте, где и было обнаружено тело. Ничего говорящего о том, что труп каким-то образом перемещали, найти не удалось. Удар был нанесен грамотно и, вероятнее всего, неожиданно для покойника – никаких следов предшествующей схватки, борьбы врач при предварительном осмотре не обнаружил – ссадин, порезов, свежих кровоподтеков на доступных осмотру частях тела не было. Относительно времени смерти он высказался менее категорично, но не сомневался, что она наступила несколько часов назад – около часу или двух ночи – плюс-минус два часа.
За те, приблизительно, полчаса, которые вахтер провела на диванчике, она несколько пришла в себя. Хотя чувствовала себя еще неважно и где-то в грудях еще щемило и давило, а сердце колотилось необычно сильно и часто, к ней опять – по ее словам – вернулась способность к здравым рассуждениям. И главное, что она теперь отчетливо осознала, заключалось как раз в выводе о ее полном душевном здравии и вменяемости. Ни о каких ее галлюцинациях теперь не могло быть и речи. К этому важному для нее пункту она неоднократно возвращалась в своих показаниях, можно даже сказать, что она «зациклилась» на этом: какие ж галлюцинации? врачи так решили, – «сосудики» говорят – я и поверила им, – а вот десять человек его видят, щупают – не-еет, это не галлюцинации; и не было у меня никогда такого; я ведь и в те разы его видела точно так, как и сейчас, причем же тут галлюцинации; вы же сами видите, так и есть… и так далее, и опять, в других словах, о том же. Видимо, проведенная в думах о поразившей ее душевной болезни ночь оставила в ее мозгах неизгладимый след, так что первые мысли о происходившем вызвали у нее почти что радость и облегчение – я здорова, никаких галлюцинаций и кошмарных снов наяву у меня не было. Что ж, ее нетрудно понять – такой резкий переход от грозящей ей мрачной трясины безумия к обыденной, пусть не лишенной опасностей, но привычной жизни, должен был обрадовать любого, кто очутился бы в подобной ситуации. И всё же последующее осмысление того, с чем ее столкнула жизнь, должно было заметно поубавить эту радость. Или, может быть, точнее будет сказать, что испытываемая ею радость несла с собой и свою теневую сторону.