Если о галлюцинациях теперь думать не приходилось, то мысли невольно уклонялись в ту сторону, которая могла казаться не менее пугающей, чем ее мнимое душевное расстройство. Как же иначе можно было еще толковать трехкратное появление перед ее глазами того же самого трупа? Как бы абсурдно это ни звучало и как бы подобные мысли ни противоречили окружающей ее обыденной жизни – светлый день, обычная обстановка, множество суетящихся вокруг нормальных людей, – воспоминания о пережитых недавно трех ужасных ночах, вполне могли быть восприняты нашей героиней, как приоткрывшаяся пред ней дверь в инфернальный мир – как жуткий зловещий вход на черную (выражаясь высоким штилем) лестницу бытия, если воспользоваться намеком на первым бросившийся ей в глаза черный проем открытой двери. Уже говорилось, и читатель, вероятно, это помнит, что Анна Леонидовна решительно отвергала всякую мистику и чертовщину. У нас нет особых оснований не доверять ее словам, однако мы вполне можем предположить, что серия следующих одно за другим и не дающих особой передышки странных, не имеющих разумного объяснения событий, в которые она была непосредственно вовлечена, могла – хотя бы частично – поколебать ее материалистическое мировоззрение, приличное всем современным людям и усвоенное ею с давних пор.
Принимая во внимание почтенный возраст описываемой здесь женщины, можно, без боязни ошибиться, утверждать, что в детстве она была крещена и со своими родителями или бабушкой посещала церковь, слышала разъяснения родных о загробном мире, о воскресении Христа и других евангельских и библейских чудесах. Если же ее детство проходило в сельской местности, то практически неизбежно, что она была наслышана о леших и домовых, о зловредных мертвецах, не желающих успокоиться в своем последнем пристанище или вырванных из вечного сна человеческими заклинаниями (волхва словами пробужденных), о колдунах и ведьмах, русалках (то есть утопленницах) и оборотнях. Не знаю, как сейчас обстоят дела, но еще относительно недавно жизнь в русской деревне предполагала обстоятельное знакомство с такими, существовавшими в течение многих тысячелетий поверьями. Пусть даже люди, рассказывающие такие былички, и не верили полностью в их содержание, но оно и не отвергалось ими как нечто абсолютно невероятное. Слышанное от других передавалось как рассказы о событиях, действительно имевших когда-то место, – пусть и отдаленных во времени и пространстве. Люди говорят, а следовательно, как-то так оно и было, – а как же иначе, дыма без огня не бывает.
Впоследствии пионерское детство, школьное воспитание, долгие годы жизни в городской среде, практически безрелигиозной и даже гордящейся своими современными взглядами и свободой от дедовских предрассудков, привели, по-видимому, к появлению у Анны Леонидовны ее материалистического мировоззрения. Трудно сомневаться, что, говоря о своем неприятии суеверий, она вовсе не кривила душой – да и зачем ей было обманывать следователя в этом смысле? Она и в самом деле не верила в блуждающих мертвецов, и все же – как мы еще увидим позже – нечто в ее позиции по отношению ко всякого рода чудесам явно переменилось, произошел некий трудно уловимый сдвиг. Люди вообще устроены далеко не так рационально, как это им самим кажется. Не редко человек и не верит в нечто, и с жаром опровергает возможность чего-то подобного, отдающего потусторонним миром, но такая осознанная позиция вовсе не исключает того, что несуществующее, по его мнению, потустороннее подспудно страшит его и может сильно влиять на его действительное поведение. Тех читателей, которые со мной в этом не согласятся, я бы попросил сказать, многие ли из числа их знакомых, да и они сами, согласились бы посидеть в одиночестве часок ночью на кладбище? А ведь чего, казалось бы, бояться? Мертвые-то, как известно, не кусаются. Так вот. Что-то подобное можно предположить и по поводу противоречивых чувств нашей героини: может, она по привычке еще и не верила в блуждающих мертвецов, но уже начинала их бояться.