– Так… Допрыгался, значит… Ну, что же, проходите, если надо.
Старуха включила в прихожей свет и отступила вглубь квартиры, пропуская пришедших.
– Вы раздевайтесь, если разговор долгий. Вешайте здесь свои одежки-то, – она махнула рукой в сторону вешалки. – Да что он натворил-то? Или, может, что случилось с ним?
– Да. Разденемся, пожалуй. У вас тепло – затопили что ли уже?
Старшой явно не хотел сообщать до поры до времени о смерти бабкиного соседа – не надо настраивать опрашиваемых на определенный лад и задавать им, так сказать, тональность их свидетельств. Уже само появление милиции заставляет их предполагать наличие какого-то криминала, связываемого с личностью того, о ком спрашивают. Но пусть подозревают, что угодно. Главное, чтобы не были уверены заранее, чего от них ожидает спрашивающий, какая информация ему требуется.
Соседка поняла, видимо, что толку она здесь не добьется, и больше к этому вопросу не возвращалась.
Представившись и выяснив, что встречавшую их хозяйку зовут «Порфирьевной» – а чего тут неудобного? все так зовут – по другому и не скажут… я привыкла… разве вам для отчета какого: Глафира Порфирьевна – я, Преснякова – фамилия… – старшой перешел к сути дела и, узнав, что объект их интереса ушел из дома вчера около восьми вечера и с тех пор не появлялся, подергал за ручку указанной ему двери и спросил, не оставлял ли ушедший ключа.
– Нет. Такого у нас и в заводе нет. Я сама по себе живу и его делами не интересуюсь, – жестко отрезала хозяйка. – В мою комнату пойдемте. Или вот на кухне, если желаете.
– Нет, так нет. Тогда мы сами справимся. Андрей, займись, – он ткнул своему напарнику на мизулинскую дверь, – а мы пока с Глафирой Порфирьевной поговорим.
Однако не успели они как следует разместиться на табуретках у стола, стоявшего ближе к окну довольно большой – по меркам жителей типовых пятиэтажек – кухни, и начать предполагаемую беседу, как шустрый Андрей заглянул в дверь и объявил, что дело сделано.
– Ага. Хорошо… Тогда, Глафира Порфирьевна – милиционер продолжал держаться официального тона – пойдемте, наверное, в комнату Мизулина. Там и посмотрим всё, что нам интересно, и с вами побеседуем. Да и за сержантом нашим, – тут говорящий слегка ухмыльнулся, – приглядим: вдруг он что-нибудь прихватит нечаянно.
Дошла ли до Порфирьевны немудреная милицейская шутка или она всерьез восприняла сказанное, осталось неясным, но никаких реплик и улыбок от нее не последовало – встала и молча пошла за старшим. Опять же неясно, знала ли соседка о таком документе, как ордер на обыск, или же вместе с подавляющим большинством наших граждан считала, что, если дело тебя лично не касается, то и нечего забивать себе подобными вещами голову, – милиции это надо, вот пусть она со всеми нужными документами и разбирается. Впрочем, я и сам не знаю, как решаются такие вопросы после чьей-то скоропостижной смерти: теряет ли покойный свое право на неприкосновенность жилища, и представители государственной власти могут распоряжаться его бывшей собственностью по своему усмотрению, или эти права переходят к наследникам умершего? Да и стоит ли нам детально разбираться? Надо полагать, милиция знает, как поступать в таких случаях, и несет ответственность за свои действия.
Комната электрика, так неожиданно покинувшего этот мир – вряд ли он, уходя вечером из дома, подозревал, что никогда больше сюда не вернется, – наверняка, была именно такой, какую можно было ожидать: спартанская обстановка, ничего лишнего – типичное спальное место много и регулярно пьющего одинокого работяги, не придающего никакого значения всем этим «домашним уютам». Но и ничего, свидетельствующего о том, что хозяин комнаты уже начинает терять человеческий облик. Никакого явного свинства, всё, как у всех, так что я могу не стараться, выдумывая, где что стояло и как выглядело – для нашего рассказа это совершенно не важно.
Пока молчаливый Андрей перетряхал небогатое барахлишко убитого – смотри письма, фотографии, документы все подряд… сам знаешь… может, ценности какие… – старший выведал у Порфирьевны много любопытных сведений. Сначала скупо отвечавшая на вопросы: не знаю я ничего о нем, мы с ним и не видимся почти – она постепенно разговорилась и выдала все известные ей тайны. Возможно, свою роль сыграло и сделанное в нужный момент признание беседующего с ней милиционера: пырнули его ножом, в тяжелом состоянии, неизвестно даже выживет ли. Нарисованная соседкой картинка сводилась, приблизительно, к следующему.