Журналистка понизила голос, потому что вышла Кэрол Кент.
– Мистер Полглейз не против. Только телефон не отключайте и следите, чтобы была связь.
– Спасибо. – Кит поднялся.
Голос из динамиков, судя по выговору, явно принадлежал уроженцу Корнуэлла, так же как принадлежали этой местности рудники и пироги:
– Дело по обвинению Балкомба слушается в зале заседаний номер один.
– Отключаюсь, – сказала журналистка, – потом поговорим.
Она нажала отбой и прошла в двойную дверь вслед за Балкомбами. За ней двинулась еще одна газетчица со стрижкой боб и бейджиком «Пресса» на ленточке вокруг шеи.
Через пару секунд зал опустел, остались только мы, парочка охранников и маленькая синяя бабочка, порхающая у плюща. Охранник, который видел нас раньше, пригляделся и нахмурился.
– Пойдем отсюда.
– С чего ты вдруг передумала?
– Ты хотел уйти или нет?
– Ладно, успокойся!
Раньше мы никогда не разговаривали в таком духе.
Городской центр оказался до обидного крошечным. За час мы исходили его вдоль и поперек: зашли в собор, книжный магазин и галерею. Музей мы решили приберечь на случай дождя. На обед в пабе у подножия холма подали печеный картофель, утопленные в майонезе креветки и полпинты местного эля под названием «Сточные воды», на вкус оказавшегося приятней, чем сулило название.
– Хотелось бы мне знать, что там происходит, – проговорила я, задумчиво посыпая еду перцем.
– Не выйдет. В этом вся суть свидетельских показаний – рассказать все, как было, независимо от версии обвинителя.
Я отодвинула тарелку.
– Не могу есть, нервы. Вдруг наших показаний не хватит, чтобы его посадили?
– Слушай, ты так говоришь, будто все держится на тебе. Я же объяснял: там целая команда, они несколько месяцев работали над делом. Интересно, что показала экспертиза.
Все это мы уже проходили. Я попыталась отстоять свою точку зрения.
– Да при чем тут экспертиза? Что она может показать? Тут весь вопрос в том, кому они поверят.
Кит покачал головой:
– Слова ничего не стоят. Вот ты всегда говоришь, что я слишком категоричен, у меня либо черное, либо белое.
Так и есть. Я кивнула.
– Но если мы хотим убедить всех в своей правоте, что у нас еще есть, кроме слов? Какие доказательства мы можем предоставить?
– То есть?
– Когда-то в шестом классе мы разыгрывали суд, – помолчав, ответил Кит, – я был свидетелем. А дело шло о контрабанде наркотиков. Я чуть в штаны не наложил от страха, хотя это была всего лишь постановка.
– Ну надо же!
Мы все еще слушали новые истории друг о друге, затаив дыхание, – как много я еще о тебе не знаю.
– Спорим, Мак был подсудимым!
Лицо Кита чуть дернулось, но он все же рассмеялся.
– Вообще-то он был судьей.
– Какой кошмар!
– Наш учитель обладал чувством юмора, – признал Кит. – Я это к тому, что у меня есть кое-какой опыт. Когда выходишь говорить – сразу успокаиваешься. Волноваться незачем, просто идешь и рассказываешь, что видела. И все.
Я знала, что он прав, но все равно волновалась. На фоне отсутствия аппетита почему-то разыгралась жажда. Если бы мы не ждали телефонного звонка, я бы пинты три осушила.
В стекло застучали крупные капли.
– Значит, в музей? – спросила я.
Но музей оказался закрыт на перерыв. Мы вернулись в паб и сыграли партию за неровным бильярдным столом. (Понятное дело, я выиграла: хотя Кит играл со мной месяцами, он все еще пытался просчитать траекторию шара. Я воспринимала игру как спорт, а он пытался применить физику, при этом сохранял невыносимо серьезное лицо и подолгу размышлял над следующим ударом, склонившись над кием.)
Играть закончили, когда стало невозможно притворяться, будто мы не замечаем тоскливых взглядов, которые бросали на сукно местные подростки.
– Три часа, – сказала я. – Она, наверное, до сих пор в этой клетушке для свидетелей.
– Если бы мы им понадобились, нам бы позвонили. Пойдем в отель.
И мы отдали кии.
– Нам теперь весь вечер в отеле сидеть? – пробурчала я, натягивая пальто.
Кит улыбнулся.
– Да ладно, не так уж все плохо.
Даже полпинты эля сделали свое дело на голодный желудок. Я лежала, не вовлекаясь в процесс, издавая привычные стоны, пока Кит трудился сверху. Ему понадобилось в два раза больше времени, зато потом он уснул в считаные секунды. Я знала, он проснется не раньше чем через час.