Размышления на время прерываются кормлением. Ну что могу сказать? Молоко вкусное, но сам процесс противный. Ещё какой-то голос сбоку. Очень знакомо как-то. Тьфу ты, это же русский язык, но он какой-то странный. Я что в Древнюю Русь попал? Вот дряньство! Могли же в нормальное место отправить с магией и хорошими туалетами! Я недоволен!
Впрочем, окружающих моё мнение не интересовало. Меня стали баюкать и качать, от чего глаза сами собой вдруг закрылись, и через некоторое время я уже спал без задних ног.
Следующие дни, недели, месяцы шли скомкано. Спал, ел, пытался понять, что здесь происходит. Через некоторое начал активно ползать и меня стали учить говорить.
— Скажи, Лёшенька, матушка.
— Мама.
— Не мама, а матушка, — поправляет меня женщина.
Хм, кажется, слово «мама» в этом времени означает что-то другое.
— Матушка!
— Умный мальчик. А теперь — батюшка, и показывает мне на стоящего рядом мужчину.
— Батюшка.
— Вот молодец!
Все улыбаются, и даже я улыбаюсь. Похвала всем приятна.
В два года я уже уверенно шастал по дому и двору. Ну как по дому, оказалось, что это ни черта не дом, а дворец. Мои же родители Михаил Фёдорович Романов и Евдокия Лукьяновна оказались царём и царицей. От такого факта мне сразу полегчало. Правильно, магии нет, так хоть править буду. Мир захвачу, атомную бомбу придумаю. Вот срань! Так я же ничего не знаю и не умею. Со школы помню Ивана Грозного, который всех поубивал, Суллу Великого, что своими реформами сделал Рим величайшей державой (речь идёт о Сулле из книги «Олег — диктатор Рима»), Сталина помню, Ельцина…Хотя последнего помнить не хочется. Не нравятся алкаши во главе государства. А из навыков что? Пою хорошо, роли могу сыграть, в машинах разбираюсь. Ага, что ещё…Вот ведь незадача! Знал бы, что так сложится, то учил бы историю как не в себя. И что теперь делать? Есть ли у меня преимущества? Какие-то точно должны быть. Ладно, разберусь по ходу дела…
Когда исполнилось три года, халява кончилась, и начался беспредел. Другого слова подобрать не могу. Внезапно меня стали заставлять «упражняться» в молитвах и отстаивать службы. В прошлой жизни я не был особо религиозен, так что новая ситуация меня слегка шокировала. Здесь вообще все были верующими и какой-то альтернативы не предусматривалось. Более того, мне пришлось показывать всяческое рвение в постижении божьих таинств. А почему? Сплетни, поганые сплетни…Ходили тупые слухи о «подмётном царевиче». Якобы молодой Алёшенька ведёт себя странно и не похож своим поведением на ребёнка. Надо сказать, что подобные разговоры имели под собой основания. Несмотря на весь свой прошлый артистический опыт, мне на самом деле не особо удавалось играть роль малолетнего. Постоянно отыгрывать образ утомляет. Вот не хотелось мне лишний раз капризничать, орать, плакать и возиться с игрушками. Сначала честно пытался изображать малыша, но потом плюнул на это дело. Вместо того решил заниматься физкультурой и изучать окрестности. Чтобы успокоить общественность, пришлось уходить в «духовность». Лучше прослыть глубоко религиозным ребёнком, чем каким-нибудь «бесёнком». Не доверял я этому Средневековью. Вокруг все дохли от любого чиха. Даже мои царственные братья и сестры. Когда мне исполнилось четыре, умерла Марфа, за ней Софья, Евдокия, Василий и Иван. Впрочем, последнего я не любил. Парень был чисто Джоффри из «Игры Престолов». Кучу птиц и кошек поубивал. Ещё и возмущался, почему я с ним не играю. Да сдались мне такие игры с расчленениями. Умер он, кстати, тоже как Джоффри. Сказали заболел, но я уверен, что отравили. Брат в свои шесть, на редкость здоровый был. То, что в голову не пошло, явно оказалось в другом месте. Его наверняка убили из-за страха, что такой ненароком власть получит. Здесь много кого травят. Папаня вон к трапезе не приступает, пока специальный человек всё не попробует. Так что мне приходится вести себя тише воды, ниже травы.
В пять лет меня перевели в мужскую часть. Странный, конечно, обычай. А ведь поначалу я даже не понимал, что происходит. До этого одни женщины были вокруг. Считай, кроме бородатого отца из мужчин никто и не заходил. Но потом вдруг всё резко оборвалось. Даже как-то не по себе стало. Женщины, считай всё время обнимали и целовали. Девушки умилялись, когда я их по попе шлёпал и мне было приятно, хоть и ребёнок. И вдруг ласки прекратились. С другой стороны, в Теремном дворце, куда меня переселили, весь верхний этаж достался мне лично, что тоже неплохо. Ответственным за воспитание и обучение или, как говорили на местный манер «бережения и научения» мне назначили дядьку Бориса Ивановича Морозова. Товарищем (помощником) ему стал родственник мамы, Василий Иванович Стрешнев. Обоим сразу же были пожалованы новые чины: Морозов из стольников (придворный, прислуживавший князьям и царям за столом во время торжественных трапез, а также сопровождавший их в поездках) сразу в бояре (представитель высшего сословия знати), Стрешнев — в окольничие (второй после боярина чин и должность). Такой скачок в карьере Морозова был не удивителен. До этого он служил у батюшки спальником (придворный чин, слуга, состоявший при государе для личных услуг) и выполнял множество разнообразных поручений. Для обучения грамоте был приглашён дьяк (государственный служащий, начальник органа управления или младший чин в Боярской думе) Василий Сергеевич Прокофьев, а письму — подъячий Посольского приказа Григорий Васильевич Львов. Для уроков пения были приглашены дьяки Лука Иванов, Иван Семенов, Михаил Осипов, Николай Вяземский.