Романов и Шереметев оглядываются на него.
— Морозовские! — выпаливает Черкасский. — Его собственные слободы стоят себе нетронутыми! Народ там жирует и налоги не платит! А нас грабят!
В комнате взрывается буря ругательств.
— С этим…с этим Морозовым надо кончать! — шипит Никита Иванович, когда первый гнев немного спадает. — Пока он всех нас по миру не пустил. Нас, наши семьи, наши роды! Кончать, и чем скорее, тем лучше!
Черкасский и Шереметев кивают, но их лица явно выдают сомнение.
— Согласен, Никита Иванович, — вздыхает Черкасский. — Но как? Он же под защитой государя! А Алексея Михайловича народ сейчас чуть ли не за святого почитает! «Пастырь»! Попробуй тронь его «дядьку» — мужики на вилы поднимут, защищая «царского человека»!
Романов хитро щурится.
— К государю идти бесполезно, Борис Иванович. Алексей болен. Серьёзно болен. Лежит, говорят. А кто теперь решения принимает? Морозов! Вся власть — в его руках. Во дворце ничего не решают — решает он в своих хоромах! Надо бить не по дворцу…Надо громить усадьбы Бориски! Его поместья!
— Болен? — переспрашивает поражённый Шереметев. — Почему никто не слышал? Почему не известят?
— Скрывают! — отрезает Романов. — Но сведения точные. Люди верные доносят. И знаете, что ещё говорят? — Он смотрит на своих гостей испытующе. — Морозов задумал жениться на Ирине Михайловне!
Черкасский аж подпрыгивает со скамьи.
— Что⁈ Жениться? На царской сестре? Да он с ума сошёл! Разве может такое быть⁈
— Ещё как может. Сведения верные, Борис Иванович. Я как никак родственник и от меня такое не утаишь.
— Тогда он точно чёрт! И медлить нельзя! Ни дня! Я подниму родню! Всех Шереметевых, всех, кто нам обязан! Всех, кого Морозов обидел! Мы соберём людей! Сильных людей!
— И я подключу своих! Всех, у кого есть счёт к Бориске! Всех, кого он обобрал или унизил! — соглашается Черкасский.
Романов удовлетворённо кивает.
— Вот и хорошо. Значит, ударяем одновременно. По всем его главным поместьям. Разграбляем их полностью! Выжигаем его опору! А самого Бориса… — Его голос становится ледяным. — Ловим. Как бешеную собаку кончаем. Чтобы и духу его не осталось.
Черкасский трёт лоб, испытывая неуверенность.
— А стрельцы, Никита Иванович? Ромодановский? Вдруг его стрельцы вступятся? У Морозова теперь большая охрана. Он богат, нанял кучу головорезов!
— Часть стрельцов точно смогу переманить! Им до сих пор жалование не полностью выплатили. А ещё у меня связи в самом приказе! Но главное, — пустим слух по всей Москве, что Борис травит государя! Пусть каждый мужик знает, что Алексей Михайлович при смерти по вине его «дядьки». Народ точно за нас будет!
— А ему…Алексею… и вправду так плохо? — осторожно спрашивает Черкасский.
— Очень плохо. Лекарей тайно вызывали. Говорят, не встаёт. Неделю точно не протянет.
— Боже! Значит, времени у нас — кот наплакал! Как только Алексей отойдёт…Морозов тут же женится на Ирине и объявит себя царём! А потом — конец нас всем! — нервничает Борис Иванович.
— Верно! — холодно подтверждает Романов. — Потому и действовать надо быстро и решительно. Собираем за два дня всех, кого можем. Готовим отряды. На третий — наносим удар. Вместе и по всем его гнёздам. По нему самому!
Наступает короткое, тягостное молчание. План озвучен, но масштаб пугает. Черкасский первый нарушает тишину.
— Никита Иванович…Допустим…Допустим, мы уберём Морозова. Справимся. А что дальше? Кто будет у власти? Если…если Алексей Михайлович вдруг выживет? Опять поставит какого-нибудь «дядьку»? Ведь снова начнётся?
Романов смотрит на Черкасского долгим, тяжёлым взглядом, а потом медленно встаёт.
— Борис Иванович…Иван Петрович… — говорит он тихо, но уверенно. — Как только мы разберёмся с Морозовым…с Алексеем…хоть мне и брат двоюродный…тоже придётся попрощаться.
Черкасский и Шереметев замирают, услышав такую откровенность.
— Попрощаться…— тихо повторяет Черкасский. Затем кивает. — Ты…ты прав, Никита Иванович. Мудрое решение. Жалко мальчика, конечно…но он сам виноват. Слаб. Доверчив. Позволил проходимцу вертеть собой и государством. Сейчас сам стал угрозой.
— Поддерживаю. Жалко, да. Но государство важнее. Нельзя оставлять такую…наивность. Алексей Михайлович показал, на что способен под дурным влиянием. А кто следующий влезет к нему в доверие? Надобно надёжную руку, — соглашается Шереметев.
Никита Иванович смотрит на бояр оценивающе, а затем слегка наклоняет голову.
— Благодарю за доверие, господа. Если…когда… я встану у кормила. — Романов делает паузу, подбирая слова. — Вольности будут восстановлены. Полностью. Имения Морозова — ваши. Новые льготы добавлю. И главное, — править будем вместе. С Боярской думой. Как исстари велось. Не самовластием, а общим умом.