Приступаем к работе с четвёртой печью. Предыдущие развалились. Печники уже за голову хватаются, как нам угодить. Но эта — намного больше и сложена из особого огнеупорного кирпича с несколькими ярусами. Внизу устроена топка для берёзовых углей, поскольку дрова не дают нужной температуры. Выше — горнило, где будет плавиться шихта (смесь для стекла). А ещё рядом отделение для медленного остывания готовых изделий — отжига. Мы уже выяснили, что если стекло остынет быстро, то оно сразу треснет.
— Жар нужен адский, — кряхтит Федот, обливаясь потом. — Уголь, сыпь, Мишка, сыпь!
В первый день варки загружаем в чан: белый песок, очищенный поташ, мелкоистолчённую известь, добытую обжигом речных ракушек…
Мешаем всё лопатой. Засыпаем в горнило. Разжигаем печь. Уголь горит жёлто-белым пламенем. Дежурим у мехов, сменяя друг друга. Грудь давит от жары, а глаза режет дым. Через несколько томительных часов наблюдаем, как смесь сначала темнеет, а потом начинает светлеть, но…остаётся густой, вязкой массой с плавающими крупинками.
— Не плавится! — кричит Тимофей, отпрянув от жара. — Температура мала! А может песок или шихта не те!
Выгребаем остывшую массу, похожую на застывшую кашу с песком. Это провал.
На второй день пробуем речной песок, просеянный сквозь мелкое сито. Добавляем к нему больше поташа, — он должен плавить. Снова топим печь и качаем меха. В горниле смесь становится жиже, но…цвет! Он ярко-зелёный, как болотная тина. Дурацкое железо!
— Песок не очистили! — ругается Гриша. — Или в извести железо есть! Надо мыть песок, а ещё магнитом водить!
Снова работаем. Моем песок до посинения. Просеиваем. Пропускаем через воду с магнитным железняком на дне. Берём известь из самых белых ракушек. Снова загружаем. «Пашем» у мехов. Смесь плавится лучше, цвет…бледно-зелёный. Почему не прозрачный⁈
Сижу в ступоре. Впрочем, остальные тоже утомлены и растеряны. Гриша молча пинает угол печи. Федот сидит на корточках, уставившись в угли. Даже неунывающий Иван хмурится и смотрит в потолок.
— Поташ… — вдруг бормочет Тимофей, протирая закопчённое лицо. — Он ведь не сода. Сода даёт стекло твёрже, прочнее. А поташное…оно мягче. И цвет тянет. Может, ещё чего добавить? Чтобы избавиться от железа и придать твёрдость?
Я вдруг вспоминаю разговор с кузнецом в родной деревне. Он говорил, что добавляет в металл костяную муку или толчённый мел, чтобы шлак выделялся чище. А что, если…
— Мел! — выпаливаю я. — Или костяная зола! В кузне так делали, чтобы ненужное уходило!
Тишина. Потом Гриша хлопает себя по лбу:
— А ведь может сработать как осветлитель! Рискнём?
На следующий день в новую партию шихты, кроме чистого песка, поташа и извести, добавляем горсть мелкоистолчённой костяной золы. Печь пылает, а мы качаем мехи до онемения в руках. Смотрим. Масса жидкая, пузырится…но цвет! Он уже не зелёный, а…желтовато-серый? Но по мере варки становится всё светлее, светлее…почти бесцветный? Зелень исчезает!
— Давай, Федот, дуй! — кричит Иван, протягивая длинную железную трубку — понтию. Федот макает конец трубки в расплав. Навивает на конец ком светящейся, оранжево-жёлтой массы. Отходит от жара печи, садится на лавку. И начинает…дуть.
Мы замираем, глядя на творящееся волшебство. Горячая трубка на конце раздувается как мыльный пузырь, но не лопается! Она растёт, становится шариком, потом грушей…Федот вращает трубку, и форма вытягивается. Наконец, он отдаёт трубку Тимофею. Тот быстрым движением мокрой деревяшки отделяет выдутый сосуд от трубки. Горячий, светящийся изнутри кувшинчик кладём в печь для медленного остывания.
Утром достаём кувшин. Он ещё тёплый. Толщина стенок неровная, имеются выступы, где дрогнула рука. Но…он прозрачный! Не полностью, есть лёгкая дымка, но это не мутная зелень! Это стекло, сквозь которое видно!
— Водицы! — хрипит Иван. Кто-то подаёт ковш. Наливаем воду в кувшин. И видим её! Чистую, светлую воду внутри нашего, русского, поташного, с костяной золой стекла!
Иван осторожно берёт кувшин, подносит к свету из окна. Солнечный луч проходит сквозь стенку, играя на столе.
— Прозрачность…Есть! — он тычет пальцем в пузырёк. — Вот это — брак. А здесь дымка…Надо ещё очистку песка улучшать. Но, братцы… Оно работает!
Радость не такая бурная, как с мылом, но она глубже. Стоим вокруг этого неказистого, но прозрачного кувшина, и каждый чувствует: мы переступили порог. Мы заставили русский песок и русскую золу дать свет.
Следующие дни — упорный труд по оттачиванию технологии. Варим новые партии. Пробуем разные пропорции. Учимся выдувать. Сначала у нас получаются только грубые стаканы и толстостенные пузыри. Но с каждой попыткой — лучше. Федот и Тимофей становятся настоящими мастерами. Я тоже пробую — дуть тяжело, заготовка быстро остывает, форма кривится. Но сам процесс — завораживающий. Взять огненную каплю и дыханием превратить её во что-то полезное, светящееся!