Иван приносит толстую, старую линзу из какого-то сломанного иноземного прибора.
— Вот образец, — говорит он. — Сможем такую?
Мы молчим. Это новый уровень. Тонкое, однородное, идеально прозрачное стекло, да ещё и изогнутое с математической точностью. Но в глазах у каждого виден не страх, а азарт. Мы уже делаем прозрачную посуду, а значит, сможем и линзу. Надо лишь найти правильный состав стекла. Такой состав, чтобы стекло было не только прозрачным, но и твёрдым, хорошо поддающимся шлифовке. Надо подготовить точные формы для отливки заготовок и научиться их полировать. Гриша уже листает книгу по оптике, а Федот думает о новых формах для печи.
И вот спустя две недели мы смотрим на нашу первую удачную партию стекла, аккуратно разложенную на полке. Оно уже весьма недурно. Стекло прозрачно и без дымки. Есть разные его виды и формы. И проходящий свет через стекло — не только солнечный луч. Это свет надежды. Надежды на то, что теперь и окна в царских палатах будут светлее, и учёные смогут разглядеть звёзды в свои трубы, и Русь перестанет платить золотом за заморское «застывшее дыхание». Мы сделали ещё один шаг. От золы — к стеклу. И остановиться уже не сможем.
Глава 11
Начало перемен
Тяжёлые дубовые ворота Английского подворья на Варварке скрипнули, впуская Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина. В просторной, но сумрачной приёмной его ждал сэр Томас Картрайт, глава Московской компании. Лицо англичанина, обычно самоуверенное и наглое, сегодня было напряжено, а в глазах читалось тревожное ожидание. Слухи о переменах уже носились по городу, а теперь явились к нему на порог.
— Господин Ордин-Нащокин, — Картрайт поднялся и сдержанно кивнул. — Честь для нашего подворья. Чем обязан визиту?
Афанасий Лаврентьевич не стал долго тянуть. Он сел напротив и посмотрел англичанину прямо в глаза.
— Сэр Картрайт, я к вам по делу. Государь Алексей Михайлович подписал указ о ликвидации всех привилегий Московской компании в торговле с Русским царством.
Глава компании замер на мгновение. До него доходили вести, что молодой царь под давлением местных купцов может попытаться изменить некоторые части торгового соглашения. Картрайт заранее уже прикидывал, как мягче отклонить это поползновение, а потому услышанное его попросту шокировало.
— Отменяются⁈ — выкрикнул глава Московской компании с красным от гнева лицом. — Это невозможно! У нас есть грамота! Грамота царя Михаила Фёдоровича, отца нынешнего государя, подтверждённая самим Алексеем Михайловичем при восшествии! Она вечна! Вы не можете так просто её отменять в одностороннем порядке. Это нарушение договора!
Глава Посольского приказа на такие слова отреагировал совершенно спокойно. Он лишь слегка наклонил голову.
— Ваше утверждение весьма справедливо, сэр Томас. Вы очень точно говорите о грамоте. Она действительно была дана Московской компании по согласованию с вашим правительством. Но с кем именно? Английской монархией, а точнее, Карлом I Стюартом. Ведь так?
Картрайт, всё ещё стоя, кивнул, не понимая, к чему клонит его собеседник.
— Именно так! От имени Короля и Королевства!
— Вот, видите ли, — Афанасий Лаврентьевич развёл руками, и его голос стал тише и тем не менее показался от этого только весомее. — Английская монархия…где она сейчас? В Лондоне? Или, может, в Оксфорде, куда король сбежал от своих же подданных? Или, быть может, уже в плену у этих самых подданных? В Англии, сэр Картрайт, революция. Мятеж. Бунтовщики свергли законного короля. Власть узурпировал некий…парламент. Кромвель и его генералы. Так?
Картрайт молчал. С белым лицом он медленно опустился на стул. Аргумент этого Ордина-Нащокина был подобен удару ниже пояса. Англичанин знал о хаосе на родине, но не ожидал, что русские так его используют.
— Вы…вы не можете всерьёз… — пробормотал он.
— Можем, — спокойно прервал его глава Посольского приказа. — Грамота дана Английской Короне. Той самой Короне, которую ваши соотечественники сейчас, по сути, растоптали. С кем же у нас договор, сэр Картрайт? С королём Карлом, который в изгнании или в заточении? Или с парламентом бунтовщиков, с которыми у нас никаких соглашений нет и быть не могло? Договор утратил силу, потому что той стороны, с которой он был заключён, больше нет. Во всяком случае, в прежнем виде.