Тишина вновь повисла в комнате. За окном кричали торговцы с Варварки, звучал колокольный звон. Жизнь Москвы шла своим чередом, не ведая о маленькой драме в стенах Английского подворья.
Картрайт закрыл глаза, и у него в голове мгновенно пронеслись возможные варианты событий. С одной стороны, пустые склады компании и бунтующая Англия, а с другой, — наглое предложение русского дипломата.
Глава Московской компании открыл глаза, медленно поднялся и протянул руку через стол.
— Хорошо, господин Ордин-Нащокин. Считайте, что мы договорились.
Афанасий Лаврентьевич встал. Его лицо оставалось непроницаемым, но в уголках глаз обозначились лёгкие морщинки, выдающие мягкую улыбку. Он крепко пожал протянутую руку.
— Рад взаимопониманию, сэр Картрайт. Детали обсудим позже. Государь будет доволен вашим благоразумием.
Ордин-Нащокин вышел не оглядываясь. Тяжёлая дверь захлопнулась, а Томас Картрайт остался один в тишине приёмной. Он опустился в кресло и вытер ладонью лоб. Только что Картрайт согласился с отменой привилегий, но, возможно, спас компанию, а может быть, и свою голову. Кто знал, что хаос Английской революции докатится до далёкой Москвы, перевернув всё с ног на голову. Выиграл от этого хаоса пока один человек — хитрющий русский дипломат с холодными глазами. И кто только надоумил этого блаженного царька назначить на должность главы Посольского приказа такую сволочь?
Весна пришла на Русь неспешно, но ощутимо. Снег, ещё неделю назад лежавший плотным, грязноватым одеялом, теперь съёжился, оставшись лишь в оврагах, да в густой тени лесов. Земля обнажилась, — чёрная, тяжёлая, пропитанная талой водой, — она выглядела отдохнувшей. Повсюду стояли лужи-озера, а реки, сбросившие ледяные оковы, несли свои мутные воды с удвоенной силой.
На высоком берегу Волги, чуть ниже по течению от только что отстроенной деревянной пристани, стоял Алмаз Иванович Чистой. Его кафтан был запачкан глиной по подолу, а сапоги вязли в липкой жиже. Он щурился, вглядываясь в реку, где копошились десятки людей. Его лицо, обычно спокойное, сейчас было напряжено. Руки сжимали свиток с чертежами, но он не смотрел на него. Он смотрел на работу.
«Береговики! Подтянуть верёвки! Левее, левее бревно ведите! Не дать ему в ил уйти!» — кричал десятник, рослый мужчина с лицом, обветренным до красноты. Его голос, хриплый от постоянного ора, перекрывал шум воды и стук топоров. Рабочие, по пояс в ледяной воде, толкали длинными шестами огромное бревно — часть нового сруба для укрепления берега у причала. Холод сводил мышцы, но останавливаться им было нельзя.
— Тяни, братва, дружней! — подхватил молодой рабочий, упираясь плечом в скользкое дерево. — Эх, весна-матушка…Вода ледяная, а работать заставляют!
— Зато не по колено в грязи по большаку (в старину широкая, наезженная, столбовая дорога) ползёшь, как лошадь завязшая! — отозвался сосед, стараясь перехватить шест повыше. — Тут хоть вода течёт, а не стоит. И начальство, гляди, не бьёт батогами зря. — Он кивнул в сторону Чистого.
Алмаз Иванович услышал и подошёл ближе к краю обрыва, стараясь не поскользнуться.
— Как продвигается, Степан? — спросил он десятника.
Тот вытер рукавом пот со лба, оставив грязную полосу.
— Трудно, Алмаз Иванович. Дно-то илистое, брёвна засасывает. Да и вода студёная — народ коченеет. Но к вечеру, дай Бог, этот участок закончим. Укрепление держать будет!
— Должно держать! — твёрдо сказал Чистой. — Государевы струги с железом из Тулы ждать не станут. Им надо надёжно причалить. Грейтесь чаще у костров, сбитня (старинный общеславянский горячий напиток, сваренный из мёда, пряностей и трав) горячего пейте. Двойную порцию сегодня велю выдать.
Алмаз Иванович отошёл, и его взгляд скользнул вверх по берегу. Там, где ещё вчера была непролазная грязь, сейчас кипела другая работа. Артель дорожников из пятидесяти человек билась над участком пути, который связывал новую пристань непосредственно с дорогой. Работники ремонтировали и усиливали старую гать.
— Валера, давай хворост плотней! Не жалей! А ты, Микитка, землю подсыпай, а не размазывай! — командовал другой десятник, пожилой, с умными, прищуренными глазами. Сам он стоял по колено в коричневой жиже, укладывая на трясину слой толстых жердей.
Рабочие, облепленные глиной с ног до головы, носили хворост вязанками, вбивали колья, таскали землю и дёрн в корзинах и на волокушах. Скрипели не смазанные оси телег, хлюпала грязь под ногами, слышались короткие, деловые переклички и тяжёлое дыхание.