— А тебе не нравится? — спросил его напарник, молодой Федот. — Я из беглых, родом из Смоленских земель. В лесах скрывался, с голоду чуть не помирал. А здесь работа и кров над головой. Семью перевёз — жене тоже место на мануфактуре обещали. И детям в ту школу ходить можно. Царь — Пастырь, он ведь про нас, простых, думает.
Стоявший рядом уже немолодой Тимофей его поддержал:
— Верно говоришь, Федот. Я тридцать лет на боярина пахал, а в итоге — ничего. Ни кола, ни двора. А здесь, глядишь, дело освою, мыловаром стану. Жалованье хорошее обещают, дом для семьи строят. Не жизнь, а малина.
— Только бы не обманули, — хмыкнул Артём. — Обещанного, знаешь, три года ждут.
— Не обманут, — уверенно отвечает Федот. — Государев указ всем миром читали. Воля нам дана, и право получать жалованье за труд. Да и боярин наш, Матвей Степанович, человек хоть строгий, но справедливый. И вкладывается он в это дело по полной. Барышей, видать, много ожидает. То-то как старается.
— Для Пастыря старается, — поправляет его Тимофей. — Это его всё воля. Он затеял, он и направляет. Слышал, государь лично каждую новую мануфактуру благословляет. Чтобы Русь богатела и, мы вместе с ней.
Рабочие замолчали, со странным чувством глядя на растущие стены. Это было не просто новое здание. Это была новая жизнь. Жизнь, которую даровал им неведомый прежде царь-избавитель, указавший дорогу из вековой темноты к светлому будущему. И они были готовы идти по этой дороге, связывая свою судьбу с судьбой предприятия и тем, кто дал им этот шанс.
Глава 14
Хлеб — всему голова
Солнце стоит высоко, припекает спины, но августовский ветерок уже не по-летнему свеж и порывист. Он гуляет по бескрайнему государеву полю, срывая с колосьев позолоченную пыльцу и развевая повойники (головной убор замужних женщин) на головах женщин. Сами работницы движутся ровной цепью, срезают косами тяжёлые колосья, а затем аккуратно складывают их в снопы. Дело идёт быстро, упорядоченно и как-то…по-новому.
— Ну и штуковина, ничего не скажешь, — нарушает молчание первой круглолицая Матрёна. — Острая, ладная, не натирает. Но вроде и, правда, спорится.
— Спорится-то спорится, — подхватывает молодая Арина. — Непривычно только. Всё время серпами жали, а здесь ишь чего придумали. Бабка моя, царство ей небесное, в гробу бы перевернулась, увидь она нас с этакими заморскими фиговинами. Всю жизнь горбом убирали, а тут — раз, и всё иначе.
— А ты глянь, сколько накосили! — вмешалась самая старшая, Дарья. Она обвела рукой залитое солнцем поле, уходящее ближе к лесу. — Раньше бы за и за неделю не управились, кабы по-старому. А тут за два дня почти убрано. Я уж на своём веку не припомню такого урожая. Земля-то, видно, сил набралась.
— Это они удобрение то самое сыпали, навоз особый, — уверенно заявляет Матрёна, снова наклоняясь к колосьям. — Помнишь, весной возили, вонючее такое? Вот оно и пропитало землю, силу дало.
— Не в одном навозе дело, — отвечает Арина, ловко орудуя косой. — Семена-то какие сажали? Не наши, не деревенские. Со всей Руси, слышала я, свозили, да ещё у немцев каких-то выписывали. Лучшие, отборные. И сейчас с каждого снопа самое крупное зерно назад на семена, отбирать будут. Чтобы на будущий год ещё лучше было. Голова кругом идёт!
— И скотину также отбирать хотят! — с недоумением подхватывает Дарья. — Был у меня на днях разговор с подпаском (помощник пастуха) здешним. Так он сказывал, что коров самых удойных и крепких тоже метят и в отдельный загон отводят. Думают породу улучшать. Говорил, даже из-за моря, из Голландии, новых бычков ждут. Мол, у них там бока шире и мясо вкуснее.
— Из-за моря? — округляет глаза Матрёна, прекращая работу. — Да что ты? И коровы там другие, что ли?
— Вроде отличаются, — пожимает плечами Дарья. — Сильнее, что ли. Не болеют. И травы ещё какие-то, клевером зовут, для них специально сеять будут. А ещё петрушку, помидоры, подсолнухи, картофель на будущий год обещали. Названия-то какие диковинные. Никогда не слыхала даже. Этот картофель сильно вкусный, наверное. Говорят, в земле растёт, но сытный очень.
— Ой, полно тебе, Даша, веришь всему, — отмахивается Матрёна. — В земле растёт…Как свёкла что ли? Небылицы это. Ты как муж мой. У меня Степан, так тот вообще с ума посходил, с этими задумками. И сам на голову дурной, а как узнал о них, так чуть ли не прыгает. Устроился сюда работать, а у меня теперь что ни день, то суматоха.
— Да полно жаловаться, Матрёна, — вставляет Арина, перевязывая сноп бечёвкой. — У нас в деревне после прошлого года что осталось? Изба почернела, хлебушка ни крошки. Считай, чудо, что сюда попали. Жалованье исправно платят, дом казённый дали, дров на зиму обещали подвезти. Работа тяжёлая, да не хуже, чем у боярина на барщине пропадать (барщина — принудительный труд зависимого крестьянина в хозяйстве землевладельца). Здесь хоть свои щи варятся.