— Ладно, — сдаюсь, понимая, что спор бесполезен. — Велю организовать.
Три лица рядом со мной тут же проясняются. Даже Ирина удостаивает меня лёгкой, едва заметной улыбкой. Проклятье! Теперь и правда придётся устраивать это кровавое месиво. Может, хоть зверей одних травить, без людей? Или ввести какие-то правила…Бред. Отступать некуда. Обещал.
Разговор плавно перетекает на другие темы. Девушки оживляются, начав делиться услышанными от подружек сплетнями.
— А у воеводы Жданова, слышь, дочка сбежала, — тараторит Татьяна. — Со стрельцом! Представляешь? Её нашли вёрст за пятьдесят от Москвы, в телеге с сеном. Теперь её, бедную, в монастырь навечно упрячут.
— Это ещё что! — подхватывает Анна. — А у Крюковых-то, что творится! — Жена его, говорят, приворотный корень подмешивала в питье, чтобы муж по сторонам не смотрел. А он его почуял, избил жестоко и теперь судится, чтобы её силой в монастырь упечь. Скандал на весь город!
— А ко мне сваха приходила от Злобиных, — важно сообщает Ирина, снова чувствуя свою значимость, как старшей. — Просят руки одной из наших девиц для младшего сына. Но я слышала, что он, — сестра понижает голос до шёпота, не то чтобы очень здоров. Слух идёт, — падучей страдает. Так что я отказала. Негоже нашу девку за такого отдавать.
Слушаю этот поток придворной жизни, смеси из настоящих трагедий и мыльной оперы и понимаю какой же это маленький, замкнутый мир. Все всех знают, все обо всём судачат. И каждая такая история — настоящая драма для её участников. А для остальных — всего лишь повод для пересудов за рукоделием.
Постепенно беседа стихает. Ужин идет к концу. Чувствую, что пора уходить, оставляя их собственному миру.
Тут Татьяна внезапно поворачивается ко мне.
— Алёшенька, а правда, что ты велел искать себе по всей Руси невесту? — спрашивает она прямо, по-детски.
— Правда, — подтверждаю. — Обычай такой. И бояре настаивают. Надо царству наследника давать. Так что смотрите, — добавляю с лёгкой ухмылкой, — скоро у вас будет новая сестра.
— Только бы не спесивая, — тихо вздыхает Анна.
Встаю из-за стола.
— Мне пора. Дела ждут. Отдыхайте.
Прощаюсь со всеми. Сёстры провожают меня до порога светлицы. Возвращаюсь в свои покои, а в голове всё ещё стоит шум от сплетен и глупой просьбы устроить травлю. Чувствую, что несмотря на всё родство, сёстры меня не понимают и побаиваются. Да и ладно. Лишь бы не мешали. А травлю всё-таки придётся устраивать. Чёрт побери это дурацкое Средневековье!
Осень в степь пришла рано. Трава пожухла и окрасилась бурым цветом. Холодный ветер гнал по бескрайнему простору низкие, рваные тучи и выл в ушах у всадников. Именно это время крымские татары выбирали для набегов. Реки обмелели и их легко переходить, земля подморожена первыми холодами. Но главное, — урожай у русских уже убран, а значит, есть что грабить.
Двое лазутчиков, Степан и Мирон, лежали в высокой, сухой траве на вершине одного из немногих холмов. Внизу по старой Ногайской дороге, тёк нескончаемый поток всадников. Пыль столбом стояла над дорогой, сливаясь с низким небом. Воздух гудел от топота тысяч копыт, скрипа телег, гортанных криков. Степан, бывалый воин со шрамом через всю щеку, молча, с каменным лицом считал знамёна.
— Тысяча…Три…чёрт, Мирон, больше восьми тысяч, — прошептал он, и в его голосе впервые за долгую службу прозвучала тревога.
Мирон, парень с широким испуганным лицом, лишь молча кивнул, не в силах оторвать глаз от этого живого, вооружённого потока. Ему казалось, что он будто чувствует запах чужаков — даже здесь, в отдалении.
— Голубей, — резко скомандовал Степан не отворачиваясь. — Быстрее! Обоих сразу выпускай. Пиши: «Большая сила. Более восьми тысяч. Идут старой Ногаской. К Усманскому участку».
Пальцы Мирона дрожали, но он быстро и чётко вывел знакомые буквы на двух крошечных листках бумаги. Они скатали их, вложили в трубочки и прикрепили к лапкам птиц, спокойно ожидавших поручения.
— Летите, родимые, — прошептал Мирон и подбросил их в воздух.
Два голубя стремительно взмыли вверх, сделали над холмом всего один круг, словно ориентируясь, и помчались на север, к тёмной полоске леса на горизонте, где проходила Засечная черта. Степан следил за ними взглядом, пока они не превратились в едва заметные точки, а затем и вовсе не исчезли из вида.
— Успеют? — тихо спросил Мирон.
— Должны успеть. Теперь и нам самим пора. — Сказал Степан, отползая от гребня холма к спрятанным в лощине коням.
Спустя несколько часов на Усманском участке недавно отремонтированной Засечной черты царило напряжённое ожидание. Полученная голубиная почта уже лежала в руках у воеводы Ивана Безобразова. Но что он мог сделать? Под его началом был всего один недавно сформированный солдатский полк — полторы тысячи человек да горстка пушкарей. Десяток рейтар в расчёт даже не брался, — те действовали больше для разведки. Поместного ополчения, этих дворян с холопами, которые всегда составляли костяк обороны, не было и в помине. Указ царя всё перевернул.