Он не видел дворянских всадников. Не было ни одной серьёзной конной атаки за весь бой. А это значит, что татарам не грозит ни преследование, ни стремительный контрудар. Они могут грабить и уходить безнаказанно.
«Хан должен это знать», — подумал Али-бей, поворачивая коня на юг. — Нужен не мелкий набег, а большой поход. И не на ближайшие сёла и города, а прямо на Москву. Русские починили свои стены, но за ними пусто. Они слабы. Самое время их бить!
Мурза пришпорил коня, уже строя в голове планы и подбирая слова для доклада хану. Поражение сегодня сулило гораздо большую победу завтра.
Глава 16
Время торговать и стрелять
Русь испокон веков держалась на реках. Широкие, как море, Волга и Кама, стремительная Ока, извилистая Москва-река, суровые северные Двина и Печора — все они были не просто большой водой с рыбой. Это были дороги, широкие и гладкие, проложенные самой природой. Летом и осенью по ним скользили струги и дощаники, плоты и парусные лодки. Зимой скованные льдом, они превращались в санные маршруты. Весной реки оживали, вздувались от талых вод, сокрушая всё на своём пути и напоминая о дикой, необузданной силе. Они были красотой и гордостью земли русской, её богатством и постоянным источником еды. В то же время реки выступали и большой опасностью. Помимо весенних разливов, сносивших деревни, коварных омутов, тянущих в себя неумелых пловцов, реки таили и другую беду — лихих людей.
Банды ушкуйников (пиратов) и простых разбойников с давних пор облюбовали речные крутояры и лесные протоки. Они подстерегали купеческие караваны, грабили прибрежные селенья, убивали и уводили в полон. Для них река была не дорогой жизни, а источником лёгкой наживы. Но в нынешний год на Волге, главной артерии страны, стало тесно и опасно для разбойного люда…
Старший стрелецкий десятник Иван Борода, прищурившись, смотрит с высокого берега на широкую гладь реки. Рядом с ним, затаившись в кустах орешника, сидят пятеро стрельцов из его отряда.
— Тихо вы, черти, — шипит Борода не оборачиваясь. — Словно в кабаке сидите, а не в засаде.
Они находятся здесь, отрабатывая свою смену, уже второй день, неподалёку от новой недавно отстроенной пристани, что ниже по течению от Каширы. Отсюда с высоты, виден речной плёс, сама пристань и подъездная дорога. Место здесь явно лакомое для ушкуйников — укромная заводь, новый причал, куда могут причалить для «отдыха» любые суда. Казалось бы, их дежурство должно закончиться и в этот раз спокойно, но ситуация меняется. В полдень к пристани причаливает большой, видавший виды дощаник. Люди с него сходят на берег, но ведут себя странно: не идут в посёлок за припасами, не чинят снасти, а разбредаются по окрестностям, будто высматривая что-то. К вечеру подходят ещё два струга. Заметив у прибывших много оружия, десятник окончательно понимает, что дело нечисто.
— Глянь-ка, — говорит самый глазастый из стрельцов по имени Фрол, вдруг тыча рукой в сторону пристани.
Внизу у причала, начинается движение. Тёмные силуэты людей грузятся на самое большое судно. Слышится приглушённый скрип уключин, короткие, отрывистые команды.
— Готовятся, сволочи, — хрипит Борода. — Чую, ждут караван. Фрол, беги к нашим, скажи — пусть выходят. Пора.
Они действуют по отработанному плану. Пока пятеро стрельцов остаются в засаде на берегу, ещё два десятка во главе с сыном боярским Гришкой Сухоруковым уже сидят на быстрых стругах, укрытых в той же заводи, но чуть дальше. Их задача — перехватить разбойников на воде.
Борода заряжает пищаль, выжидает ещё минут двадцать, а затем командует:
— Бей!
Грянул залп. Пять пищалей плюнули огнём и свинцом в сторону дощаника. Один человек падает за борт, а двое других отшатываются, хватаясь за раны.
Но и бандиты не лыком шиты. Их атаман, здоровенный детина в синем кафтане, что-то громко орёт, и его люди рассыпаются по палубе. Не проходит и минуты, как в сторону вспышек выстрелов летят стрелы. Одна из них противным свистом вонзается в землю почти вплотную к ноге Бороды.
— Не зевай! Заряжай — кричит десятник, отползая чуть ниже.
Увлёкшись перестрелкой, ушкуйники не сразу замечают два стрелецких струга, внезапно показавшихся из-за мыса. На носу одного из них стоит Гришка Сухоруков, держа в руке короткий бердыш. За ним плотной стеной стоят его стрельцы, упираясь в борта тяжёлыми пищалями с сошками.
— Огонь! — ревёт Гришка, и его голос гремит над водой.
Грохот от залпа закладывает уши. Дым окутывает палубу. На дощанике кричат и отчаливают от пристани. Струги идут наперехват. Несколько минут и одно из стрелецких суден уже бьётся о борт дощаника с глухим скрежетом. Дерево трещит.