— Шабай! — кричат служивые и бросаются на палубу врага.
Завязывается рукопашная. Темнота, крики, звон стали, вопли раненых. Гришка, как самый умелый боец, действует быстро и жёстко. Мгновение, — и одному из ушкуйников он отрубает руку. Тот визжит от страшной боли, а затем его просто отшвыривают словно куклу. Атаман налетает на боярского сына с тяжёлой алебардой, но служивый проворнее. Он резко уворачивается, и бандит проваливается вперёд. Бердыш Гришки со страшной силой обрушивается ему на плечо. Хруст кости слышен даже через толстый кафтан. Ещё пара минут и оставшиеся в живых разбойники бросают оружие.
— Пощады! — вопит молодой ушкуйник в разорванной рубахе.
Бой стихает так же внезапно, как и начался. Над рекой стелется едкий дым, пахнет порохом, кровью и речной водой. Слышны стоны раненых.
На рассвете пленных разбойников, человек десять, связанных по рукам и ногам, выстроили на берегу у самой кромки воды. Пойманным зачитывается решение: «…за разбой, грабёж и убийство казнить смертию через повешение, дабы иным не повадно было».
Стрельцы приступили к делу без лишних слов. Закинули верёвки на толстые ветви трёх старых вязов, нависших прямо над водой. Подвели ближайшего. Это был тот самый молодой бандит, что первым запросил пощады. Он плакал и пытался вырваться.
— Меня заставили… — кричал парень, но на его шею молча набросили петлю.
Иван Борода стоял чуть поодаль с мрачным лицом. Он не любил эту часть работы. Рубить в бою — одно, а вот это…Но приказ есть приказ. И Борода понимал его смысл. Увиденное должно отпечататься в памяти у всех. У оставшихся в живых бандитов, которые, быть может, прячутся в лесах. У местных, чтобы знали — власть на реке теперь сильная и карает сурово. У купцов, чтобы верили и везли свои товары.
Один за другим разбойники вздёргивались. Их тела медленно поворачивались на ветру, отбрасывая длинные, уродливые тени на воды реки.
В полдень солнце стояло уже высоко. Река под его лучами искрилась и переливалась, будто усыпанная алмазами. Вода, ещё не утратившая прозрачности прошедших дождей, тяжело и мощно катила свои волны на юг.
По этой величественной глади, медленно, подчиняясь течению и редким взмахам весел, двигался большой, гружёный дощаник. На его высокой корме под навесом стояли два человека в добротных, хотя и походных кафтанах — купцы Игнат и Савелий из Ярославля. Их судно, сопровождаемое четырьмя вооружёнными наёмниками и десятком работников, везло на продажу в Астрахань обычный товар: качественное льняное полотно, смолу, дёготь, партию выкованных в Устюжне железных изделий.
Путешествие было долгим, но на удивление спокойным. Игнат, мужчина лет пятидесяти с окладистой седой бородой, пристально вглядывался в приближающийся поворот реки. Здесь у высокого яра, по слухам, ещё недавно было одно из самых гиблых мест.
— Гляди-ка, Савелий, — первым нарушил молчание Игнат, хмурясь и указывая рукой вперёд. — Вон на тех деревьях…Туча воронов кружат.
Савелий, помоложе и поплотнее, поднёс ко лбу ладонь, прикрываясь от слепящего солнца.
— Медведь кого сожрал, али волки теленка задрали… — начал он, но слова застряли у него в горле.
Дощаник медленно обогнул мыс. И стало видно всё.
На крепких вязах висел десяток тел. Они качались от лёгкого ветерка, неестественно вытянутые, с посиневшими лицами. Над ними с карканьем кружила стая ворон, а некоторые уже смело садились на плечи несчастным. От всей этой картины веяло леденящим душу давящим спокойствием и неотвратимостью.
— Матерь Божия… — крестясь, прошептал Савелий. Он отвернулся к борту, сглатывая подступившую тошноту.
Их судно, подхваченное течением, шло совсем рядом с повешенными. Теперь было видно каждую деталь: грубые холщовые мешки на головах казнённых, просмолённые верёвки, врезавшиеся в шеи, разномастную, но добрую одежду покойников. На каждом трупе висела дощечка с надписью: «Смерть ушкуйникам». От этого становилось ещё жутче.
Работники на судне притихли, перестав даже грести. Все смотрели на повешенных с суеверным ужасом и любопытством. Один из парней, румяный и крепкий, перекрестился и плюнул через левое плечо, чтобы не сглазить.
— Проходим, не зевай! — сурово крикнул старший из охраны, но и сам не мог оторвать глаза от зрелища.
Только когда зловещие вязы остались за кормой, на судне вновь послышались голоса — тихие, но одновременно взволнованные.