Эпилог
Предложение Ртищева шокировало всех. Его слова, казалось, повисли в воздухе. Но мгновение тишины прервалось взрывом негодования Долгорукого. Он вскочил так резко, что его массивный стул с шумом отъехал назад.
— Приостановить выплаты армии? — голос, привыкший командовать, грохотом прокатился под сводами. — Да ты с ума сошёл, Фёдор! Хочешь, чтобы полки разбежались? Или того хуже, — взбунтовались и пошли сами грабить казну? Эти люди — единственное, что стоит между нами и крымской саблей! Без жалования солдат — это не солдат, а голодный мужик с мушкетом, что сбежит при первой же опасности или повернёт оружие против тех, кто его кормить не может!
Следом за главой Разрядного приказа, встаёт и Ромодановский. Его лицо, обычно непроницаемое, в этот было искаженно гневом.
— А мои стрельцы? — спросил он, и его негромкий, но отчётливый голос прозвучал опаснее крика Юрия Алексеевича. — Они — твоя охрана в городах, государь. Стрельцы держат в узде всех недовольных. Урежь им жалованье — и Москва будет гореть. А бунт стрельцов — это не волнения черни, его так просто не подавишь. Это конец всему. Всему, что мы здесь строим!
Фёдор Михайлович, бледный как полотно, пытался что-то возразить, разводил руками, но его голос тонул в гневных речах служилых.
— Постойте! Я же не от хорошей жизни…
— Хватит!
Мой голос прозвучал негромко, но с такой железной нотой, что спорщики моментально умолкли, обернувшись ко мне. Их грудь тяжело вздымалась.
— Перебранка не приведёт нас к решению, — говорю я, медленно переводя взгляд с Долгорукого на Ромодановского. — Вы оба правы. Армия и стрельцы, — хребет государства. Лишать их содержания — рубить сук, на котором сидим. — Затем смотрю на Ртищева. — И Фёдор Михайлович тоже прав. Он видит цифры и говорит о пустеющей казне. Глава Большого прихода делает свою работу честно и предупреждает нас об опасности. Но он не видит всей картины целиком.
Ртищев удивлённо поднимает брови. Остальные также смотрят на меня с недоумением.
— Никакого сокращения содержания не будет, — заявляю я твёрдо. — Жалование армии и стрельцам будет выплачиваться полностью и вовремя. Все государственные проекты — дороги, мануфактуры, школы — продолжат содержаться в прежних объёмах.
Фёдор Михайлович от этих слов чуть не подпрыгнул на месте.
— Государь! Но как⁈ Откуда взять деньги? Я же докладывал…
— Знаю, что ты докладывал, — мягко, но не допуская возражений, останавливаю его. — И я обещаю, что всё тебе объясню на днях. Сейчас же прошу довериться мне.
Ртищев, всё ещё бледный, но уже не от отчаяния, а от любопытства, смешанного с непониманием, медленно кивает и опускается на стул.
Я же даю всем ещё несколько секунд успокоиться, прежде чем перевести разговор на другую, не менее опасную тему.
— Афанасий Лаврентьевич, — обращаюсь к Ордину — Нащокину. — Теперь твоя очередь. Как обстоят дела с нашими соседями? Что шепчут зарубежные ветра?
Глава Посольского приказа, до этого сидевший в своей привычной задумчивой позе, выпрямился. Его умное, подвижное лицо стало серьёзным.
— Ветра, государь, дуют по-разному, но сейчас они стали очень сильными. Для начала могу сообщить хорошую весть, — удалось решить вопрос с несправедливой иноземной торговлей, а также организовать Русское посольство в Англии. К сожалению, как передаёт глава нашей миссии в этой стране Иван Нестеров, пришлось признать законность власти Парламента. Только на таких условиях удалось там остаться. Боюсь, это не лучшим образом отразится на наших отношениях с другими державами, а также способно увеличить число противников и внутри Руси.
— Неприятно, но выбора нет. Нам необходима прямая связь с Англией, — отвечаю Афанасию Лаврентьевичу.
— Теперь о трудностях. — Продолжает глава приказа. — С каждым днём они становятся все более угрожающими. Судя по донесению из Крымского ханства, в Бахчисарае сложилось твёрдое мнение, что Русь слаба. Они уже особо не скрывают своего желания попробовать нас на прочность. Следующим летом — осенью вполне возможно крупное вторжение.
Невольно удивляюсь.
— Но мы же вроде отбили их последний набег? Разве это не показало нашу силу?
Тут снова вмешивается Долгоруков, уже без гнева, но с мрачной прямотой.
— Отбили, государь, да. Но с огромными потерями. Полки «нового строя» так быстро не подготовить. Созданные части дрались стойко, но неумело. К тому же у нас практически не было конницы. Дворяне отказались идти служить на общих основаниях. Крымчаки, очевидно, сделали неприятные для нас выводы.