Они проезжают через «городок», как называет его Агата, и останавливаются на небольшой заправке выпить кофе и воспользоваться туалетом. Судя по всему, в «городке» всего три или четыре дома. Алекс покупает плитку шоколада в синей обертке. К крепкому кофе ему нужно сладкое. Он пытается расплатиться на кассе картой, но Агата не позволяет и расплачивается своей.
Отъехав от заправки, они еще целый час не видят никакого жилья.
Но Агату такое долгое пребывание за баранкой, похоже, совершенно не утомляет, она привыкла к большим расстояниям и жуткой пустоте вокруг.
Убаюканный монотонным пейзажем из бесконечных деревьев и снега, снега и деревьев, Алекс постепенно погружается в дремоту.
Он открывает глаза, когда машина замедляет ход, и видит, что они приближаются к другому городу. Дорожный знак говорит, что это Коппе.
Город расположен внизу, в долине, окружен горами, и дорога идет под уклон.
Немногочисленные дома на окраине, за ними супермаркет, потом еще несколько невысоких зданий, в окнах которых в преддверии надвигающейся зимней ночи уже слабо мерцают огни, и затем, ниже города и за линией деревьев, Алекс мельком видит озеро Инари.
Это огромное застывшее пространство небытия.
Информационный щит сообщает, что в Коппе проживает четыреста человек, но большой отель на холме, мимо которого они проезжают, заставляет его предположить, что сейчас здесь людей гораздо больше.
– Вот мы и в Коппе, – говорит Агата. – Почти на краю света.
Алекс смотрит на точки, стремительно летящие вниз по одному из склонов, и понимает, что это лыжники. И тут на глаза попадается табличка, указывающая поворот к «Коппе-Лоджу» и туристическим домикам.
Что-то беспокоит Алекса. Что-то невнятное, ему самому еще не ясное, о чем он забыл спросить, поскольку устал и все еще потрясен.
В рассказе Агаты о пропаже его сестры что-то не вяжется.
Коппе, 1998 год
В следующий раз Кайя видит своего любовника, когда стоит за стойкой. Сегодня он сидит с друзьями за столиком как раз напротив. На самом деле он не из этого круга, но хорошо изображает свою принадлежность. Он пытается поймать взгляд Кайи, пока она обслуживает группу клиентов. В баре полно вездесущих застройщиков из Хельсинки. За последние пару месяцев эти люди приезжали сюда несколько раз. На данный момент они почти завсегдатаи, но до сих пор не знают имени Кайи и просто не замечают ее, когда она их обслуживает. Для них Кайя, как и все остальные местные жители, просто еще одни рабочие руки, пригодные для обслуживания множества туристов, которых эти люди, сами обитающие в дорогих квартирах в Хельсинки или на частных виллах на озерах в пригородах столицы, хотят привлечь в этот район.
Когда Кайя освобождается, любовник подходит к стойке с той стороны, куда обычно ставят грязные стаканы. Сегодня вечером он, можно сказать, заметно увеличил прибыль бара. Глаза у него стеклянные, улыбка кривая. Прошла почти неделя с тех пор, как Кайя заявилась к нему домой поговорить. Почти неделя с тех пор, как он в мороз выставил ее на порог, не позволив даже обсохнуть и согреться.
С тех пор Кайя думала о нем каждую секунду, но была уверена, что он-то выкинул ее из головы. Однако сейчас его мысли явно о ней. Кайя видит его пристальный жадный взгляд, когда она, наклонившись, закладывает стаканы в посудомоечную машину, и юбка сзади скользит вверх по бедрам.
Его жена в Риутуле ухаживает за больной матерью. Он надеется, что сегодня вечером Кайя пойдет с ним домой. Что позволит трахнуть ее, даже после того такого хамского обращения.
– Кайя, – шепчет он таким знакомым, таким шелковисто-ласкающим голосом. – Разве мы больше не друзья?
Женщина пожимает плечами. Она не настолько хорошая актриса, чтобы делать вид, будто забыла его пренебрежение. Пока еще больно. Ей всего двадцать два года, и некоторые раны тяжелее других.
– Кайя, булочка моя сладкая, – он смотрит щенячьими глазами, взглядом, который всегда так на нее действует, от которого она готова умолять, даже понимая, что между ними все плохо.
– Знаешь, – говорит он, – я тогда взбесился. Пойми, я ведь так переживаю. За тебя и за себя.
Ага, вроде как извиняется.
Или просто Кайя так сильно хочет верить ему, что счастлива обмануться.
– Знаю, – шепчет она. – Мне не следовало приходить к тебе домой.
Он качает головой, слегка грозит пальцем, затем подмигивает, поглаживая себя по подбородку.
– Ну, нельзя сказать, чтоб мне не нравилось, когда ты шалишь, – ухмыляется он.
Кайя чувствует, как вся тает внутри. Неужели тебе этого достаточно, упрекает она себя, когда он включает обаяние и показывает, что снова тебя хочет? Да, как ни горько это признать. Ей так нужно чувствовать себя желанной, что она простит почти все.