— Хорошо, слушайте. — Ленора вытащила из рукава свернутый в трубочку лист бумаги. — Шоннери мне стихотворение написал. О любви.
— Сам сочинил? Какой он странный!
— О любви… Ох, сердечко мое! Читай же скорее, Ленора!
— Только предупреждаю, громко не смейтесь. Итак…
'Где-то далеко — с неба звездопад,
И в тиши ночной — мы вдвоём.
Где-то далеко — в нежном цвете сад,
Лепестков, как звёзд, наберём.
Где-то далеко — травы и цветы,
Голову кружит аромат.
Где-то далеко — только я да ты,
И застенчив пылает закат.
Где-то далеко… А здесь…
Здесь с неба — палящий зной,
И я в том пекле один.
Здесь — ветра сухого вой,
И стон омертвелых руин.
Здесь всюду песок и пыль,
Вдох раздирает горло.
Всё здесь уходит в небыль,
Песком нас с тобой стерло.
Молю — позови!
И пусть во тьме и слепо,
но я вернусь назад,
В то далеко, где с неба —
лишь нам двоим звездопад… '
Когда Ленора замолчала, Пинна с Беллой изумленно переглянулись, а в следующее мгновение расхохотались.
— О любви-и, — простонала Пинна, хватаясь за живот. — Песком нас с тобой стё-о-орло…
— Нет, вы только представьте, — подхватила Белла, — Шоннери в пустыне, один…
— Пески взметает, он же «земельник»!
— Точно, взметает! И мечтает о Леноре!
— И о лепестка-а-ах…
— Много вы понимаете, — чопорно сказала Ленора и рассмеялась вслед за подругами. — А вы еще не слышали, как он читал. Это неповторимо!
Никто из них не заметил, что позади их дивана, за пышным мандариновым деревцем, застыл силуэт невысокой девушки.
Поразмыслив, Лера пришла к выводу, что Маркус прав на счет саморезов. Они больше по дереву, а тут всё каменное. Можно, конечно, и в камень, с дюбелями… Но если уж продолбить отверстие и запихать в него дюбель, то любой выберет парой ударов вогнать туда гвоздь, чем вкручивать саморез. И гвозди дешевле. Так что, надо искать что-то другое и, главное, «серьезное».
И потому, нагрев вечером у себя пол, Лера решила не ждать, пока потеплеет в комнате, а сходить в библиотеку. Если полистать газеты, журналы, то инфа о местных промышленных новинках вполне способна натолкнуть на что-то полезное и подсказать, в чем можно «подвинуть» магов.
По привычке неприметно пересекая девичью гостиную, она услышала, как Ленора начала читать стихотворение.
'Где-то далеко — с неба звездопад,
И в тиши ночной — мы вдвоём…'
Незаметно для себя Лера подошла ближе и затаила дыхание, ловя каждое слово.
'…Здесь с неба — палящий зной,
И я в том пекле один…'
Невидящий взгляд устремился в пространство. Там расстилалась пустыня, где, в одиночестве, бессильно опустив руки, стоял Маркус, оставшийся по ту сторону портала.
'…Всё здесь уходит в небыль,
Песком нас с тобой стерло.'
И она по другую сторону… Такая же одинокая и опустошенная.
'…но я вернусь назад,
В то далеко, где с неба —
лишь нам двоим звездопад… '
Ленора замолчала и следом раздался девичий смех. Лера моргнула, приходя в себя. Она слушала, как смеются ее одногруппницы над стихотворением Шона, и от бессильной злости только крепче сжимала кулаки. Выйти и сказать, что это недостойно — не вариант. Над парнем, за которого вступается девушка, начнут не просто потешаться, его начнут презирать.
Но как же это низко — смеяться над порывом чьей-то души! Даже для таких неразумных малолеток — низко!
Кипя от бессильного гнева, Лера покинула общежитие. Читать газеты расхотелось, но, покружив по темным прохладным аллеям, она скоро взяла себя в руки и все же отправилась в библиотеку.
— Опять разговоры разговаривать явилась? — с прохладцей встретил ее син Кэмиллус.
— Нет, газеты почитать, — в том же тоне ответила Лера.
— И что же интересует нашу всемогущую лию? Сплетни? Мода? Список неженатых патрициев?
— Всё! И в двойном размере, — не сдержала Лера раздражение. И так настроение ни к черту, еще этот старый перец язвит.
«Старый перец» хлопнул на стол кипу газет.
— У вас час.
Лера взяла газеты, но уходить не торопилась. Библиотекарь всегда ей тыкал, а тут на «вы» перешел. Обиделся, похоже. Или скучно ему тут.
— Не сердитесь, син Кэмиллус, — вздохнула она.
Библиотекарь молча махнул рукой, но лицо его чуть разгладилось.
Лера направилась к самому большому столу, на котором можно было свободно разложить газеты, но место оказалось занято. Обложившись книгами, за столом сидел Шон. Время от времени вскидывая глаза к потолку и бессвязно шепча, он то хватался за книгу, нетерпеливо выискивая что-то, то бросался писать на исчерканном листке. Сочиняет новый стих? Который опять обсмеют глупые девчонки?
Лера подошла и с шумом опустила газеты.
Шон испуганно подскочил, закрыл листок руками и, узнав Леру, непривычно робко спросил:
— Ты зачем тут?
Его вопрос, смущенный взгляд, и руки, судорожно прячущие написанное, всколыхнули в душе подавленный гнев, и Лера, не отдавая себе отчета, сказала:
— Шон, прости, но я случайно услышала твои стихи. Те, которые ты писал Леноре. Они прекрасны! Вот только Ленора читала их подругам и смеялась. Они все смеялись… Не пиши ей больше. По крайней мере, пока не увидишь, что ей можно довериться.
В глазах Шона мелькнула растерянность, он побледнел. А секунду спустя на скулах его вспыхнули алые пятна, он встал и, вскинув подбородок, бесстрастно произнес:
— Для тебя я Шоннери. И я не запрещал Леноре показывать стихи подругам. С твоей же стороны весьма недостойно подслушивать и… завидовать.
— Завидовать⁈ — непонимающе нахмурилась Лера.
— Да. Полагаю, тобой движет зависть, ведь для тебя-то наверняка никто ничего не сочинял.
Похоже, Шон разозлился не на Ленору, а на гонца, то бишь на нее, Леру. Что ж, предсказуемо… Но, черт побери, почему от его слов так жжет в груди?
Лера сумрачно ухмыльнулась:
— Ошибаешься. И для меня сочиняли. Но это не было ни прекрасно, ни смешно…
Горло сжалось в болезненном спазме, она сгребла газеты и, зачем-то кивнув напоследок Шону, пошла обратно. Хватит на сегодня библиотек. И разговоров хватит.
Вернувшись к себе, Лера села на кровать и закуталась в одеяло, но легче не стало.
— Пап, я правильно сделала? — прошептала она. — Шону было больно.
Никто не ответил. Никто в этом мире не может обнять ее, дать совет и сказать, что любит. И стихи никто не напишет. Разве что как Ленка: «Разбегайся народ — уродина идет!» Ничуть не смешно. И тоже очень больно. И наверное, им с Шоном уже никогда не стать друзьями. Зря она влезла. Или не зря? Что лучше: горькая правда или ложь во благо?
Виски заломило и, помассировав их, Лера решила подумать обо всем завтра. Пальцы машинально очертили рубцы. Маркус сказал, что без них она симпатичная…
Так может, ну его, этот свободный патент? Скоро они кучу дешевых наделают, а этот продать и вылечиться!
Не в силах оставаться на месте, Лера встала и подошла к окну.
Вспомнилось, как ладонь Маркуса легла на щеку. Также и магия прильнет к шрамам и растопит их. Мягко, как воск. Бесследно. И навсегда.
Для начала лучше к целителям сходить: пусть посмотрят, точную цену назовут… Завтра и идти, не тянуть! Потом к хлебопекам…
И больше никто не назовет ее уродиной.
Глава 13
Триста золотых
Поход к целителю пришлось отложить на несколько дней — парни в группе возмутились, что Лера прогуливает репетиции, а Ортвин сказал, что без нее лэр Фестус выступление не засчитает и будет их группа отмывать зал. Пришлось вливаться в коллектив. Да и жила ведь тринадцать лет со шрамами — глупо теперь подводить всех из-за нескольких дней.
Но наконец сегодня, за неделю до концерта, удалось вырваться.
В поле, через которое вела дорога к городу, пришла весна. Солнце припекало, сырой рыхлый снег таял, как сахарная вата, и обнажал многочисленные проплешины земли с прошлогодней травой. Где-то звенел невидимый ручей, цвиркали птицы.