Милена Славицка
ОНА
По мотивам произведений:
Франц Кафка. Превращение
Сэмюэл Беккет. Мерфи
Генри Миллер. Тропик Рака
Милан Кундера. Вальс на прощание
Томас Бернхард. Бетон
Торгни Линдгрен. Шмелиный мед
Мишель Уэльбек. Покорность
ПРЕДИСЛОВИЕ
Меня всегда интересовали женские персонажи, созданные писателями-мужчинами. Не главные героини, а чьи-то любовницы, сестры, жены, подруги, сиделки — словом, те, кому в литературных произведениях по ходу повествования авторы отводят роли второстепенные. Иными словами, в карманах мужских пальто между зажигалкой и ключами от машины я отыскивала мелкие монетки — неприметные и случайные, но, может быть, более достоверные, чем любые крупные литературные ассигнации, свидетельства того, как мужчины представляют себе женщин. И, без лишних церемоний распуская узоры авторских повествований, я сплетала из их словесной пряжи женские пастиши.
Меня занимали давние, но неизменно актуальные вопросы, возникающие при каждой ссоре влюбленных, при каждом бракоразводном процессе: переживают ли мужчины и женщины любовь, а значит и все, происходящее в мире, — по-разному? Или — одинаково? И более того — кто переживает это лучше? Об этом некогда спорили Гера и Зевс. А в небе в это время яростно скрещивались молнии. И раскаты грома наводили ужас на простых смертных. Гера вне себя от злости кричала, что женщинам всегда и во всем приходится хуже. Тогда Зевс призвал Тиресия, который однажды пытался иначе свить в клубок змеиные тела самки и самца, за что пришлось ему побывать и в женском, и в мужском обличии. Потому-то Зевс и выбрал его, чтобы рассудить спор с Герой. Тиресий поведал, что женщины переживают любовь сильнее и глубже, чем мужчины. За такой ответ Гера велела его ослепить. Но почему?
СЕСТРА
Не слышно было, чтобы дверь захлопнулась, — наверно, они так и оставили ее открытой, как то бывает в квартирах, где произошло большое несчастье.
Грета стоит у окна своей квартиры на тихой Шарлоттенштрассе. Она выглядывает из-за приоткрытых штор точно так же, как когда-то выглядывал он. Придвигал кресло к окну, опирался о подоконник и смотрел наружу. Но с каждым днем очертания удаленных предметов он различал все хуже и хуже и смотрел из окна на пустыню, где серая земля и серое небо сливались воедино. Но Грета видит прекрасно: и стены больницы напротив, и больничный двор, и крышу здания, где сжигают отходы, его высокая труба торчит у нее прямо перед глазами. Там жгут все подряд: бинты, тампоны, вату, горы ваты и кто знает, что еще. Служанка и его туда отнесла, чтобы сжечь вместе с мусором. Сколько раз люди жаловались, всей улицей, даже писали куда-то, да все бесполезно.
В этой больнице умерли и мать, и отец. А сколько планов было! Грета вздыхает, думая о той памятной прогулке с родителями. Они ехали на трамвае до конечной остановки, и вагон, где они сидели совершенно одни, весь сиял от солнца. Откинувшись поудобнее на спинки сидений, они строили планы на будущее. Выходя из трамвая, Грета спрыгнула с подножки в траву, все трамвайное кольцо там заросло травой. Какая это была радость! Разве это не здорово — из трамвая шагнуть прямо в траву! Городская трава совсем не пахнет, а тогда — благоухала!
Из трубы выползает черный клуб дыма, поток ее воспоминаний меркнет, теряет прозрачность, на его поверхности сгущаются пятна, словно жир на мясном бульоне, пятна расползаются, в жирном мазуте проступают картины прошлого. Грета видит, как, склонившись над тарелкой с тухлой едой, она едва сдерживает подступающую тошноту. Память всколыхнулась, расходилась волнами, они бьются о шаткий мостик, его Грета годами возводила над рекой своей памяти, гребни волн все выше, вот-вот захлестнут низкие деревянные перильца, за которые цепляется Грета, и выше всех волны, подымающиеся из глубины, те, что вздымаются острыми плавниками хищных рыб.
Прогулка, думай только о той весенней прогулке, приказывает она себе, но память растекается ядовитой пеной и Грета видит, как, потупив глаза, подметает у брата в комнате и смотрит строго перед собой, чтобы ей не попались на глаза щупальца, щупальца под диваном, эти его щупальца, скрытые за свисающим углом простыни.
Так дальше нельзя! Грета кричит и хватается за голову. Долой, долой эти мысли! Она приказывает себе всякий раз и твердит, что построит над рекой своей памяти мост с каменными перилами, прочный и высокий, и никакие волны туда не достанут. И так продолжается вот уже четырнадцать лет.