Мы молчали. Голоса остальных пассажиров звучали фоновым шумом, а вокруг нас таинственным образом стало тихо. Оглядев ближайшие кресла, я с удивлением заметил, что даже гиперактивная дамочка на соседнем ряду замолкла и начала читать книжку, а ее непоседливый сын затих, наверное, впервые, я посмотрел на часы, впервые за пятнадцать часов.
Секундочку, получается, я проговорил с Роксаной шесть часов. Неудивительно, что она так устала. Я украдкой посмотрел на девушку и отметил, что здоровый цвет лица к ней вернулся, руки больше не дрожат, а глаза… я уже ничему не удивлялся, человек ко всему привыкает. Глаза Роксаны остались темными, но тонкие линии, идущие от зрачка к ободку, стали четче и загорелись ярко-зеленым и золотым. Выглядело это, мягко говоря, странно, будто в зеленый бархат вшили золотые нити, будто от черного солнца отходили тонкие лучики желтого и лаймового цветов. Девушка почувствовала мой взгляд и опять мимолетно улыбнулась.
- Что ты читаешь?
- Дмитрий Истархов «Удар русских богов» (прим.автора: Книга раскрывает суть всех главных религий. Вскрыты механизмы управления сознанием и поведением людей. Книга написана с позиции язычества – исконной многотысячелетней религии русских и арийских народов. Дана реальная картина мировой истории).
- Но она же на русском, – заглянул я в книгу.
- Ну и что?
- Действительно, что такого, – пробормотал я, – я уже давно не удивляюсь.
- И не надо,- усмехнулась девушка и посмотрела на меня. Ее изящные руки с карандашом в тонких пальцах по-прежнему порхали над бумагой, как легкие мотыльки. Я тихонько вздохнул, все в ней было слишком идеально. Даже серебристо–серый след от грифеля на тыльной стороне ладони, даже еле видная под золотистой кожей венка на левом виске. Видимо, закончив рисовать, Роксана начала писать, но уже левой рукой, так что я не смог ничего разглядеть.
Вдруг она прислушалась, насторожилась, на миг став похожей на кошку, но потом ее лицо разгладилось, хотя я и заметил, что рука над бумагой стала летать быстрее. Я стал разглядывать пейзаж за окном.
Тут девушка отложила блокнот в сторону и потянулась за сумкой.
В этот момент я, услышав шум, обернулся. Как я и предполагал, это был тот непоседливый мальчик, почему-то требующий у мамы апельсинов.
"Как странно, апельсины", – немного растерянно подумал я и вдруг заметил резкое движение в кресле моей попутчицы. Она схватила сумку и начала выбираться из сидения.
- Ты куда? – удивленно спросил я. – До ближайшего города двести километров.
- Если честно, мне без разницы, - улыбнулась девушка и двинулась дальше.
Вдруг она наклонилась, прицепила мне что-то к футболке и сказала:
- Никогда это не снимай, никогда, слышишь. - Я кивнул ошеломленно. Ее губы находились нескольких сантиметрах от моих.
- Все нужное найдешь в пакете под креслом. И, слышишь, они тебя не забыли, они заботятся о тебе, они давно простили тебя, - быстро прошептала она мне и, наклонившись, легко поцеловала, тепло выдохнув мне в губы.
- Они очень любят тебя… И родители, и Элис.
Я слышал ее слова, и мне, наверное, следовало удивиться, но я чувствовал только удивительную внутреннюю наполненность от ощущения ее бархатных губ на своих.
К моему сожалению, девушка отстранилась и, улыбнувшись, сказала:
- На, держи, - и кинула мне что-то круглое. - Если будет плохо, расскажи ему все, я услышу... Кстати, знаешь, что это была за мелодия, которую мы слушали… «Музыка Ангелов».
Она повернулась и ушла. Я даже не заметил, как автобус остановился, и когда я наконец выглянул в окно, то увидел лишь что-то похожее на затихающую вспышку света, но не обратил на это особого внимания, ведь искал глазами вполне определенную яркую фигурку. Я еле заметил Саймана, который стоял на задних лапах, и, опираясь передними на окно, грустно, как мне показалось, смотрел на пустую дорогу.
Я же откинулся на кресло и раздумывал о привкусе ладана на своих губах… Мне даже не приходило в голову, что я могу ее больше никогда не увидеть.
В пакете я обнаружил полный набор документов, начиная от паспорта на новое имя и заканчивая талоном на бесплатную автомойку, а также краску для волос моего натурального оттенка и шерстяную кофту, предназначенную, судя по приписке, для Саймана. Впрочем, и без записки я бы понял это по тому, как кот с удобством устроился на ней и замурчал, совсем как на коленях у Роксаны. Я осторожно втянул запах, действительно, кофта пахла ею: свежескошенной травой, сиренью, немного ландышами и мимозой.
Похоже, она учла каждое пожелание.
- Эй, Саймон, ты что, действительно просил у нее подстилку? - недоуменно спросил я, но вопрос остался без ответа. Сайман сладко спал.
Я потрогал значок у себя на груди: на нем была изображена сделанная из какого-то желтого камня птица, за которой виднелся круг, забранный чем-то вроде золотой паутины. По низу круга шла надпись: «Te viriditas aliquam cellam».
Осмотрев круглую вещицу, я обнаружил, что это медальон, на крышке которого было выгравировано «Fata si non dabit ipsis inveniat». Открыв его, я вздрогнул. На фотографии внутри были родители с Элис и мной, веселые и беззаботные, как до аварии. Странно, но при воспоминании я не почувствовал боли, как обычно. Видимо, Роксана забрала с собой все мои терзания.
В другой половинке лежал свернутый в колечко шелковистый золотисто–рыжий локон. Ее локон…
Вдруг я заметил несколько листочков, видимо, вырванных из блокнота. Это была гладкая, не разграфленная бумага, явно очень качественная и дорогая.
На первом листе был <a class="link" href="http://vk.com/photo-32127188_282627997" rel="nofollow" style="text-decoration-line: none; color: rgb(204, 204, 204);" target="_blank">рисунок</a>. (прим.автора: Представьте эту фотку в черно белом изображении и подставьте под внешность Роксаны). Я поразился тому, как наряд Роксаны вписывался в ее внешность. Видимо, это и была она настоящая, легкая, нежная, будто сейчас взлетит. И даже неизвестно как убранные в затейливую прическу длинные густые волосы не утяжеляли рисунок, а казалось, что если их распустить, то они взлетят от малейшего порыва ветра, как танцующий костер. Внизу рисунка было написано, опять по- видимому, на латыни: «Memento, sed non demerge in memorias», а внизу вежливо переведено:«Помни, но не погружайся в воспоминания». Я улыбнулся: опять все продумано до последней мелочи. Почерк у Роксаны был своеобразный: четкий, каждая буква отдельно, будто тянется ввысь острыми вершинами, но витиеватый, с завитушками и наведенными большими буквами. Даже в почерке проявлялась ее необычность.