Оп Олооп, полупогруженный в свои мечты, слушал его, не пропуская ни слова. Он мог бы остроумно парировать, но, убаюканный теплотой дружеских фраз, отдыхал на них, подобно чувственному и изнеженному паше, развалившемуся на подушках и окруженному ласками и благовониями. Официанты наполнили бокалы. И пока гости пили, часы пробили один раз.
1.30
— Уже час ночи!
— Нет. Час тридцать.
— Черт возьми, я же должен…
— Вы, Ивар, никуда не пойдете. Это вам не ужин в увешанном флагами с символом зубчатого колеса ротарианском клубе, под звуки американского гимна и стук молотка аукциониста. Здесь нет счетчиков, как в такси. Нет иллюзии братства, нет безупречной прислуги по первому свистку. Наш ужин славится сочностью бесед и многоликой дружбой. Оставайтесь.
— Да, но в семь я должен быть в студии. Меня ждет звуковая дорожка к фильму на лунфардо[53] от студии «Фонофильм». Настоящая пытка! Креольские актеры так же отвратительны, как испанские. Обертка вместо элегантности, тщеславие вместо мастерства. Ну да вы и сами наверняка это видели… Кстати, любовные сцены там — жуткая пошлятина. Смешно до колик. Дамочки все как одна под Мэрилин Монро, не говорят, а сплевывают слова через губу. А кавалеры словно учились у Пины Меничелли или Бертини… Прищуривают глаза и произносят каждую реплику отвратительным сальным голосом. Серьезно, что вообще любовь для этого народа?
— Литургия.
— Шанс… ик.
— Табу.
— Бизнес…
— Романтика.
— Дерьмо!
— Любовь — это настоящий героизм. Слово «герой» происходит от слова «эрос».
— Черта с два! Это настоящая низость. Любовь равно секс минус мозг.
— Любовь делает человека цельным, возвышая личность.
— Ха! Продажный конъюнктурщик. Как низко вы пали. Доказательства на стол. Вот у меня была женщина:
Сначала она меня ОБОЖАЛА.
Потом ОБИЖАЛА.
А под конец… просто СБЕЖАЛА.
— В этом-то и ошибка: не следует путать любовь с совместной жизнью и браком.
— Да… Женишься, заводишь постоянную женщину, хватаешь ее за задницу, и по прошествии месяца это как схватить за задницу самого себя — ровно те же чувства…
— Вот, именно по этой причине женятся и разводятся киноактеры!
— Вы клевещете. Брак возделывает и освящает тело женщины.
— Да… В здесь-то и кроется прелесть адюльтера: воспользоваться плодами трудов мужа, сделавшего это тело желанным и сладким.
— Слова…
— Слова? Супружеская жизнь являет собой совокупность трех видов лжи: она врет ему, он врет ей, и все четверо врут остальному миру.
— Была у меня как-то двужильная женщина…
— Двужильная?
— Да, тянула жилы из мужа и любовника. Выла, что хочет ребенка. Крестилась перед соитием. Брызгала святой водой на кровать, на свою щель, на меня… И в момент оргазма замирала, устремив глаза вверх, как человек, который смотрит на проплывающего мимо омара.
— Наверное, молилась Богу, бедняжка!
— Ничего особенного. Мистическая форма эротомании. Любовь изменчива.
— Пусть будет изменчива, лично меня в коитусе более всего манит его снотворное свойство.
— Снотворное свойство коитуса?
— Да. Я вам расскажу.
Оп Олооп, близкий и далекий одновременно, придумал свой фант в этой игре. Все заинтригованно замолчали.
— «Charme de l’amourqui pourraitvous peindre?»[54]— воскликнул чистейший из любовников. И отголоски его вопроса еще звенят в нас. Констан не смог ответить на него в неспешном повествовании «Адольфа». Гёте потерялся в декадентстве в лабиринте «Вертера». Стендаль грубо набросал любовь кистью, обмакнутой в «Красное и черное». Пруст был не более чем искусным лозоходцем, ищущим болезни вместо воды. Фрейд увлекся бурением неизведанных глубин подсознательного… «Charme de l’amourqui pourraitvous peindre?»
— Никто. Любовь неуловима для реальности. Противоречит логике. Неподвластна богам, — вставил Пеньяранда.
— И все же невежество пытается подчинить ее нормам, урегулировать ее законами, свести ее к догме! Бесполезно. Огонь, вода и воздух внутренней жизни устоят и будут лучиться свободой до агонии двух последних душ…
Гастон Мариетти обозначил свое неверие. Пригубил «Grand Marnier». И возразил:
— Это, конечно, так, Оп Олооп. Но человеческий вид возвращается к бисексуальности. Мы уже прошли вершину параболы эволюции и находимся на нейтральной стадии. Уже скоро, несколько веков спустя, не будет ни мужчин, ни женщин, а лишь мужчиноженщины. Гермафродиты рождаются все чаще и чаще. Один английский хирург анализировал этот феномен в медицинском журнале «The Lancet» и указал на относительно скорое соединение животворных сил в одном человеке. Обманчивое слово «индивидуум» снова обретет свое исходное значение — «in diviso».[55] И абсурдная сегодня концепция любви к самому себе приобретет свойства жизненной необходимости, в том числе и эротического свойства. Что же до остального, так называемые дети из пробирки, коих насчитывается великое множество в развитых странах, уже заявляют, что гетеросексуальная любовь им неинтересна и выглядит неубедительно. Когда биологическое таинство разрешено, в химии душ нет необходимости. Кстати, отсрочка бракосочетания, переносимого с пубертата на взрослый возраст, подразумевает отсрочку любви как полового обязательства, ее присутствие в коллективном сознании становится менее выраженным. Все это говорит о том, что сегодняшние реки жизни пересыхают. Трансмутировав в то, чем мы были в начале, мы обретем Божественную привилегию рождаться в себе, умирать в себе и носить под своим сердцем собственное потомство.
53
Социолект испанского языка, сформировавшийся в Буэнос-Айресе, Аргентина, в первой половине XX века.
54
«Очарование любви! Кто может описать тебя?» (Бенжамен Констан «Адольф». Пер. Е. Андреевой.)