— Клянусь! — подхватил Копалкин.
— Клянусь! — крикнул кто-то неизвестным голосом, отдаленно напоминавшим Кузин. Ребята не узнали его: Кузю серьезным не видел еще никто.
— Клянемся! — поддержали оставшиеся в живых красноармейцы.
— Клянемся! — грохотало под мрачными сводами подвала. — Клянемся, клянемся, клянемся!
— Клянусь! — произнес Борис Курганов.
Затрещали выстрелы.
— Клянусь! — повторил он и зычно скомандовал: — По местам.
Глава двадцать вторая
Последний бой
Отличные стрелки Захарчук и его ученик Кузя оборудовали неплохую позицию. Из толстых камней, оставшихся от разрушенной церкви, Захарчук сложил плотную стенку. Делал он это так ловко, что Кузя невольно залюбовался, а цыгановатый Чуриков, оставшийся вместе со снайперами, восхищенно сказал:
— И где ты, дядька Захарчук, такому ремеслу обучался?
— Та я ж природный каменотес. Пятнадцать лет в Крыму проработал, инкерманский камушек тесал.
— Вон что! А я думал, ты кадровый снайпер.
— Нет, парень, скорей бы война кончилась, бросил бы эту постылую профессию.
— Надоело убивать людей?
— Я солдат. И какие фашисты люди?
Когда гитлеровцы перешли в атаку, Захарчук стрелял до тех пор, покуда атака не захлебнулась. Протирая раскаленную винтовку, он сказал Чурикову:
— Вот еще семерых приземлил. А у них, возможно, детишки и фрау дома. Нет, скорее бы прикончить войну!
— А они о наших людях думают? — истерически крикнул Чуриков. — С моими стариками в Смоленске знаешь что сделали?
Чуриков смолк, словно застеснявшись своей откровенности, и отошел в дальний угол подвала.
Утром немцы снова пошли в наступление.
— Ну, Кузя, держись! — закричал Захарчук.
От разрыва бомбы у него болели уши. Снайпер оглох и часто падал на колени: кружилась голова. Захарчук отложил винтовку и припал к ручному пулемету. Кузя работал за второй номер. Чуриков поспешно набивал диски.
— По пехоте! — крикнул Захарчук.
Пулемет задрожал, как в лихорадке, посылая навстречу врагу смерть. Фашисты просочились в расположение роты Курганова и рассекли ее остатки на части.
— Всё! — сказал Захарчук. — Сами хозяева…
Он осмотрел оставшееся оружие, подсчитал патроны и гранаты.
— Не густо! — вздохнул Чуриков. — До обеда продержаться бы!
— Ну, до хорошего обеда нам долго держаться, — невозмутимо отозвался Кузя. — Давненько щей с бараниной не хлебал.
— Все шутишь, грешная душа! — рассмеялся Чуриков.
— Так веселее помирать…
— И без того не скучно: видишь, фриц какую иллюминацию наладил.
— Нехороший разговор! — обрезал их Захарчук. — Наше дело бить их, а не рассуждать о смерти — она придет, спрашивать разрешенья не будет.
— Верно, начальник! — весело отозвался Кузя и вдруг побледнел.
— Ты чего? Ранило?
Кузя молчал. Он стиснул зубы и боялся их разжать. Боль была невероятная.
«Очевидно, нерв задело», — подумал Кузнецов.
— В плечо ему! Видишь, кровью подмокает.
Немцы снова зашевелились. Захарчук бросился к пулемету, крикнув Чурикову:
— Перевяжи его!
Чуриков перевязал товарища, но в этот момент пулемет замолчал: крупнокалиберная пуля попала снайперу в грудь. Чуриков приник к пулемету, а Кузнецов оттащил раненого за угол подвала.
— Хороший ты парень, Кузя! — шептал побелевшими губами Захарчук. — Ты уж прости меня за анархиста…
Когда бой поутих, Кузнецов сказал Чурикову:
— У него под головой планшет. Достань оттуда листок бумаги да карандаш.
— Писать будешь?
— Донесение командиру.
— Зачем? Кто доставит?
— Ты и доставишь!
Кузя взял карандаш, поточил его трофейным штыком и начал писать кривыми, сползающими набок буквами, при неровном свете зимнего розового заката.
«Товарищ командир роты! Сообщаю: ведем огонь по фашистским сволочам! Сколько их набили, не могу сказать, так как подсчитать никак невозможно. Хорошо проявил себя сержант Захарчук. Он геройски погиб, остались мы двое. Товарищ старший лейтенант! Вы не беспокойтесь, мы отсюда не уйдем и фрицев не пустим. Чувствуем мы себя хорошо, только пить здорово хочется и уже забыли, когда пили последний раз. Но вы не беспокойтесь, это ничего. Товарищ старший лейтенант, у меня к вам просьба. Вы знаете, у нас в Ильинке на пруду у самого мостика живет старик, плотником он в поселковом совете работает, Соснин фамилия. Так вот, у него есть дочка Нюра. Вы скажите ей насчет меня. Ну, словом, нравилась она мне очень. Я-то сам ей ничего не говорил, тушевался как-то. А теперь чего уж… В общем, привет горячий передайте. Извините, конечно, за такую просьбу, но как вы сами ильинский… товарищ командир! У нас все в порядке. Немцы пока не лезут, танк, что позавчера наши подбили, еще дымится, и противным оттуда пахнет. Фрицы от нас близко, метров семьдесят. Слышно, как они тюлюлюкают. Вот и все. Вы, товарищ командир, меня извините, если что не так написал. Мне никогда не приходилось писать боевые донесения, первый раз пишу.