Молочай был братом одуванчика, из стеблей которого тоже брызгало дикое молоко, и это меня поражало — не только растут, не только цветут, а еще и молоко дают. И какими-то совсем странными их родственниками были млечные грибы — чернухи, скрипухи. Только вылезли из земли, а уж полны молоком — горьким, земным, подлесным. Для кого созрело это молоко, кому его пить?
Я-то разок лизнул дикого молочка, а ничего вроде и не почувствовал.
С полчаса уже плыли мы по макарке, которая постепенно становилась шире. Напившись молочаева молока, бесы равнодушно взирали на наше плаванье, никаких штучек не придумывали — ни бревен оживших, ни чарусенышей.
А может, это они и придумали — больше ничего не придумывать? Решили сделать макарку бесконечной, чтоб мы плыли и плыли — до ночи, до осени и не могли вылезти на берег всю жизнь, до самой старости.
Да нет, зачем бесам мучить нас так долго. Они могут разделаться с нами поскорее. Чего тянуть?
— Ну вот и все, — сказал капитан. — Приехали.
Прямо перед нами по всей макарке, как забор, вколочены были в дно толстые черные сваи, переплетенные еловыми ветками. Это был обычный рыбацкий закол, поставленный по всем правилам.
Пришибленные, сидели мы в «Одуванчике», неумолимо понимая, что через эту чертову плотину нам никогда в жизни не перебраться. Тут мы и услыхали голосок:
— На уху-то наловили?
Глава XIII. ТРАВЯНАЯ ГОЛОВА
— На уху-то наловили? — повторился голосок, и из травы высунулась лукоподобная головка с влажными торфяными глазками. Она покачивалась над травой, держалась на ней, как луна порой держится на лесных верхушках.
Казалось, она и сплетена из засохших болотных трав.
— Наловили, — ответил я, взял из лодки Горбача-Окуня и показал Голове.
— О! О! О! — с восхищением покачала головой Голова.
— А ты, дедушка, как в болоте-то стоишь? — спросил капитан, смекнувший, что такая голова может быть приделана только к немолодому телу.
— Я-то в валенках, — ответила Голова. — А вы-то как?
— А мы веслаемся, — с некоторой бодростью заявил капитан, — и на уху наловили.
Цокая, как белочка, языком, Травяная Голова любовалась окунем, я же все старался рассмотреть, к чему она приделана. В густой траве я не видел никакого тела и никаких валенок, и даже шеи, на которой полагается держаться любой голове, не наблюдалось.
— Через закол-то нам не перебраться? — спрашивал меж тем капитан.
— Никак не перебраться, — отвечала Голова, по-прежнему не показывая признаков тела.
— А ты бы, дедушка, разобрал закол.
— Как же так? — изумилась Голова, погружаясь испуганно в траву. — Как его разбирать? На уху-то ведь надо ловить?
— Так ведь и нам проплыть надо.
Удрученно мигая глазками, Голова по самую макушку уехала в траву и вдруг, подпрыгнув, крикнула:
— А вы лучше назад плывите!
В этих травяных словах была своя железная логика. Меня же поражало, что не было видно, к чему приделана Травяная Голова. И вдруг я понял, что она вообще ни к чему не приделана, а просто так, сама по себе болтается в болотах.
Тревожный пот прошиб меня, я вперил глаза свои в траву под Головой и на том месте, где полагалось быть телу, видел явные просветы небесной синевы.
— Дедушка, — жалобно сказал капитан. — Мы назад плыть сил не имеем.
Нам бы на землю попасть, ушицы наварить.
— Верно говоришь, парень, — покачивалась согласно Голова, — ухи надо наварить. А соль-то у вас есть?
— И соль, и лаврушка, — заманивал Голову капитан. — И лук репчатый, и перец-горошек.
Размахивая руками и даже причмокивая, капитан соблазнял Голову ухою, совершенно не замечая, что уха этой Голове ни к селу ни к городу. Во всяком случае, под головою у Головы не имелось живота, куда волей-неволей должна в конце концов поместиться уха.
И все-таки Голова слушала капитана с любопытством и тоже причмокивала, сощуривала нос. Она явно желала ухи.
— Окуней у нас пол-лодки, — размахивал руками капитан. — Заварим крепкую, тройную, с картошечкой.
Голова дрогнула.
— Ладно, парень, — сказала она, — вы лодку к заколу привяжите, а сами вылезайте. Я вас до берега доведу.
— Спасибо, дедушка, — обрадовался капитан, — устали в лодке — сил нет.
Подгребая и загребывая, капитан подогнал лодку к заколу, стал привязывать нос к бревну. Оглядываясь на Голову, я потихоньку дернул его за рукав.
— Ты чего? — отмахнулся капитан.
— Слушай, — шепнул я, — тела-то нету.
— Чего такое?
— Под Головою тела нету.